Денис Соколов: У Путина в заложниках «русский мир», взамен он хочет вечность

11203
Денис Соколов фото Svoboda.org

Аль-Багдади и Рамзан Кадыров, Северный Кавказ и исламский мир, Владимир Путин и возможные этнорелигиозные конфликты, Имарат Кавказ и политические процессы на Северном Кавказе – об этом и многом другом рассказывает в эксклюзивном интервью newcaucasus.com научный советник The Center for Strategic and International Studies – CSIS (США), эксперт The Free Russia Foundation (США) Денис Соколов.

– Недавно парламент Чечни подготовил законопроект, позволяющий продлить полномочия президента России до трех сроков подряд. Законопроект уже внесен в Госдуму. Почему именно парламент Чечни выступил с такой инициативой? С какой целью это было сделано?

– Мне кажется, что в этом нет сейчас никакой прямой необходимости, так как Кремль довольно легко справляется с любыми конструкциями. Он может использовать массу разных ходов, например, перейти к парламентской системе и через премьерство получить всю полноту власти. Он может присоединить Беларусь и получить объединенное государство, в котором будет уже «новый» президент. Можно действовать по-разному, но логика понятна – все понимают, что это навсегда. Путин взял в заложники весь русский мир, а взамен он хочет вечность. То есть, идет некий внутренний конкурс – кто первым предложит, потому что от него (Путина) вечно все ждут чего-то. Вот Кадыров первым это и сделал. Кадыров же главный инноватор в России – сначала все делается в Чечне, а потом распространяется на всю Россию. Потому мы постепенно двигаемся в направлении «чеченизации» страны.

– То есть корыстных целей у Кадырова не было? Например, угодить Путину…

– В целом, это игра. Все борются за деньги, борются друг с другом внутри. Мне кажется, что есть более ценные вещи, которые он может предложить Путину в обмен на политические преференции или на деньги. Считается, что Кадыров держит Чечню, контролирует мощнейшую транснациональную эмигрантскую сеть – этакую «немягкую силу». Реально границы русского мира – это границы организованной преступности, а стержень – одна из самых мобилизованных и организованных сетей, – «кадыровская» сеть. Потому что кроме непосредственно его собственных людей, есть еще и чеченские мигранты, которые, к сожалению для них самих, оказываются заложниками Кадырова. Так как, он может, и это показывают последние события в Германии, Австрии, Турции, где угодно может их достать. И никто с этим пока сделать ничего не может. Любой чеченец, живущий в другой стране, и даже не родившийся в Чечне, не представляет, что с ним может произойти. Возьмут его родственника в Чечне, посадят в яму в Грозном и скажут ему, что делать… Понятно, что это не будет продолжаться вечно, так как Европа не будет мириться с этим вечно.

У Кадырова есть фонд Ахмата-Хаджи Кадырова, который, в том числе, действует и в Европе, и в Сирии. И который является одним из инструментов продвижения его интересов. Кадыров пытается «превратиться» в некий филиал МИДа РФ в исламском мире. Понятно, что у него есть конкуренты, но он пытается добиться своего. Вторая его функция в том, что он пытается стать лидером российских мусульман. У него многое получается, конечно, его многие не воспринимают, но люди видят, что по крайней мере внешне он пытается защищать мусульман. На ифтар в Рамадан месяц Кадыров кормит всех в Москве, работают бесплатные кафе, можно прийти, поесть. Он единственный из публичных политиков, кто открыто пытается вытащить из Сирии и Ирака женщин, детей, которые там оказались по разным причинам. И это тоже воспринимается положительно. Мусульмане довольно оппозиционны, потому что они дискриминированы в России, особенно исламские диссиденты. И получается, что у российских мусульман есть два политических проекта на выбор: один сверхтоксичный и опасный – Аль-Багдади и Исламское государство, и второй, в принципе, такой ничего себе – Кадыров. Других вариантов на сегодня больше нет. Потому что исламского имарата пока не существует.

– Получается, что Кадыров может стать и неким международным «проектом»?

– Условно международным, так как очень много разных людей в него, в этот проект, включаются. Существуют красные лини, за которые Кадыров не переступит – например, арабский мир, или Эрдоган. Для многих мусульман в России Эрдоган –  авторитет гораздо больший, чем Кадыров. Во-первых, многие тюркоязычные кавказцы ориентированы на Турцию и в плане образования, и в плане религии, во-вторых, Эрдоган ведет очень грамотную политику по отношению к мусульманам-суннитам. А большинство мусульман в России – сунниты. В этом смысле Эрдоган «главнее», чем Кадыров. Но Эрдоган не предлагает российским мусульманам политического проекта, а Кадыров предлагает. В этом смысле у Кадырова есть более существенные карты на руках, чем, скажем предложение Путину третьего, или десятого срока, он может его и царем или халифом провозгласить…

Очень важно то, что люди Кадырова являются серьезными «операторами» криминальной сети в самой России, где система управления построена на комплексе насилия государственного и неформального. После принятия «закона Яровой», офицеры ФСБ из «Центра противодействия экстремизму, – центр «Э», – стали действовать практически прямым насилием, применяя пытки, похищая людей. А до этого такими действиями мог заниматься один лишь Кадыров, его криминальная сеть и правоохранительные органы на Северном Кавказе. В конце 90-х – начале 2000-х годов, когда криминальные сети были подмяты под спецслужбы, в принципе, власти давали возможность развернуться только чеченцам. Потому что, их мало, их можно как развернуть, так и обратно свернуть очень быстро. В этом смысле Кадыров тоже является важным игроком, потому что те же офицеры спецслужб, например, не все могут себе позволить, в их среде очень сильна конкуренция, да и репрессии против них применяются чаще, чем против других граждан. Они в той или иной степени относятся к политическому классу, ведь, у них есть место в «фаланге». В «фаланге» в России есть место у спецслужб, некоторых предпринимателей, которые принимают участие в политике, чиновников. Все остальные не являются политически активными субъектами, потому что мы знаем прекрасно как проходит голосование… В этом смысле кавказцы, которые участвуют в криминальном бизнесе, занимают непропорционально большую долю в этом политическом классе.

– Сегодня Кадыров лояльная Путину фигура. Но может ли он переметнуться в лагерь противников, оппонентов Путина? Например, если в самой России что-нибудь случится? Может ли он встать во главе антироссийских движений, сепаратизма? Возможно ли, что именно Чечня станет новым центром противостояния с Москвой?

– Сейчас он вряд ли может стоять за антироссийскими движениями. Кадыров – фигура, которую создала «контора», спецслужбы. Большинство глав районов Чечни были против того, чтобы Кадыров-старший стал главой временной администрации, то есть, его мало кто поддерживал. Его и братьев Ямадаевых протащил Аркадий Еделев, тогдашний наместник Москвы в регионе. Их подняли на «московских штыках» и Кадыров-младший тоже на этих «штыках» стоит сейчас. Деньги, которыми он обладает, «контора», которая его охраняет и тысячи «янычар», которым он платит – это все, что у него есть. Если мы говорим об оппозиции, то тут двойственная ситуация – с одной стороны, Кадыров строит в России «здание» политического ислама, создает этот проект. Он пока не оформлен, так как Кадыров пока лоялен. Но некоторые люди, которые следят за ним – нелояльны, потому что они понимают, что они, мусульмане, – так или иначе дискриминированы. Понятно, что у мусульман нет политического проекта в стране, впрочем, как и у православных, но последние «встроены» во власть. И в этой ситуации я сомневаюсь, что Кадыров сможет реально возглавить исламский протест. Политическая машина – это идея, финансовые активы, люди с оружием. У Кадырова все это есть, но кто воспользуется этим, мы не знаем. Если начнутся беспорядки, «домашних пехотинцев» снесут. В какой-то момент наступит время настоящих волков, а это не те, которые едят с руки Кремля…

Чем Кадыров выгодно отличается от других политиков, так это тем, что он всегда ставит на рискованные карты, он более конкурентоспособен, чем все эти паркетные бюрократы.

– Проект Имарата Кавказа скорее мертв, чем жив, или же у него есть какие-то перспективы?

– Мертв. Что пока видно из еле-еле намечающихся процессов, так это скорее всего то, что и «имаратчики» и бывшие «игиловцы» разойдутся по этническим проектам. Но эти этнические проекты опять исламизируются, так как на восточном Кавказе невозможен сегодня этнический проект вне ислама. Единственное исключение – это черкесы. Они тоже мусульмане, но они наиболее секулярны. Единственный политический проект, способный сегодня существовать вне исламской парадигмы, – это черкесский проект. Но его тоже пока нет, и спецслужбы ситуацию полностью контролируют.

Я уже говорил, что у мусульман есть два проекта – Аль-Багдади и Кадыров. Этнические лидеры, интеллигенция, духовенство понимают, что нужно спасать молодежь, уводить их от токсичного ИГ, который несет только смерть, потому они пытаются втащить молодежь в этнические проекты. Молодежи нужна самореализация. И с национальными сюжетами это возможно – есть своя земля, свой народ, появляется возможность сделать что-то свое.  В московскую политическую элиту больше никого не берут, ни русских, ни не русских, это закрытое общество, новая аристократия, правда вместо благородства у них какая-то новая смесь подлости, цинизма и веры в свою исключительность.

– Введение внешнего управления в Дагестане это попытка Москвы начать собственный новый политический проект для Северного Кавказа?

– Для всей страны. Москва везде вводит внешнее управление. По всей стране появляются скауты из кадрового резерва или бывшие охранники. Просто на Кавказе это видно, как например, в Дагестане, когда приезжают неместные. Они, с точки зрения технократии, бюрократии, гораздо более грамотные, чем та же дагестанская элита, которая не владеет элементарными навыками документооборота – им это никогда не было нужно. Но местная экономика этого не выдержит, так как российская система налогообложения страшна даже не суммой налогов, а количеством издержек на ее обслуживание.

– Может ли Москва считать угрозой своей стабильности эти появляющиеся этнорелигиозные проекты?

– Пока это никакой угрозы не несет. Москва все сделает своими руками. Все эти годы шли зачистки. Всех, кто поднимал голову – нейтрализовали. Сейчас нет человеческих ресурсов для построения самостоятельных политических проектов. Чтобы проект состоялся, необходима военная аристократия, люди, для которых честь дороже жизни, а их нет. Нужны духовные авторитеты, без которых невозможно построить и инсталлировать общие для всех правила. Их нет ни в религиозных, ни в национальных сообществах. И третье – нужны зажиточные «семьи», которые умеют «держать» финансы. Но вокруг все «голодранцы», – даже в Москве первое поколение нахапавших, которые либо покупают яхты и виллы, либо приглашают йогинов. Весь это московский блатной хайтек – это каргокульт на 99%. А давать деньги голодным бессмысленно, так как они уйдут в никуда. А на Кавказе в принципе нет экономики, в которую можно можно инвестировать, только в коррупцию. Суверенитеты строить не на что, и некому, – в лучшем случае получится Донбасс.

– Из всего перечисленного в определенной степени все это есть у Чечни…

– Но Чечня получает деньги из Москвы. Средневековый абсолютизм Кадырова спонсируется западносибирской нефтью.

– А насколько возможна реализация черкесской идеи?

– В своем нынешнем мифологизированном виде она нереализуема. Но у черкесов есть преимущество – огромная диаспора. Условно говоря, есть миллион предпринимателей, это готовая мышечная масса для государственного строительства. Если дать им возможность купить землю, вложить в нее деньги, то они это сделают. Но вопрос формирования «скелета»  государства открыт. И это пока не решаемый вопрос.

– То есть, Москва за Северный Кавказ может быть спокойна, никаких особых угроз сейчас нет?

– Москва сама себе создает угрозы. То же введение внешнего управления. Это мощный акселератор политической активизации. Кроме того, есть еще и внешние игроки, которые пока молчат. Например, Турция, в которой живут черкесы, чеченцы, карачаевцы, балкарцы, ногайцы, осетины. Турция научилась интегрировать различные этнические и земляческие группы. Она интегрирует любую идентичность и трансформирует ее в политический ресурс. Если ты, скажем, кабардинец из «дернека» (объединение, общество, ассоциация) в Кайсери, то у тебя есть свой представитель в парламенте в Анкаре. Происходит прямая конвертация. Турция очень сильно изменилась за период попыток европеизации, когда были либерализированы законы и исламские общины.

С одной стороны, вестернизация раскрепостила людей и общины, с другой – произошел мощный экономический подъем, чему во многом способствовал развал СССР. Но экономика может застопориться, так как она перенасыщена кредитами, половина турецкого экономического роста – это европейские кредиты. Страна пережила период бурной урбанизации, сельское население переехало в города. А куда денется второе поколение горожан? Оно либо сносит режим и происходит революция, либо оно едет куда-либо за новой жизнью.

Мы живем в таком мире, когда любой вооруженный конфликт может найти инвесторов на глобальном политическом рынке. А война рождает военную аристократию, привлекает рисковый бизнес, создает духовные авторитеты.

– В этом году исполняется 10 лет после российско-грузинской войны. Возможно ли обострение ситуации между Россией и странами Южного Кавказа?

– Несмотря недостаток ресурсов, Путин выторговывает для себя вечность и потому ему нужно держать в заложниках некоторое количество людей, территорий, финансовых потоков. Он не может воевать со странами НАТО обыкновенным вооружением, а потому вынужден держать ядерную бомбу, как гранату с выдернутой чекой. Думаю, что России придется вмешиваться во все конфликты и пытаться контролировать любые слабые политические системы от Украины и Южного Кавказа до Сирии и Таджикистана.

Беседовал Иракли Чихладзе, специально для newcaucasus.com