Панкисский след в ближневосточном джихаде

1540

“Тархан спросил у меня, молюсь ли я Богу? Я ответил, что молюсь. Сказал, что как раз завтра собираюсь пойти в святилище и поставить свечу святому Георгию. Тархан бросил трубку. С тех пор сын мне не звонил”.

Темур Батирашвили, высокий пожилой мужчина, уже несколько месяцев не слышал своего сына. Два года назад Тархан покинул родную деревушку Биркиани в Панкисском ущелье и уехал в Сирию, чтобы примкнуть к отрядам моджахедов, воюющих против правительственных войск президента Башара Асада. Почему сын так поступил – Темур не знает, – говорит, что Тархан далеко не единственный из Панкиси, кто отправился воевать в далекую Сирию.

– Еще пару лет назад мы здесь даже не знали, где эта страна находится, а сегодня наши сыновья едут туда, чтобы непонятно за что воевать и неизвестно ради чего гибнуть – вторят Темуру его соседки, ежедневно навещающие старика. С тех пор, как уехал Тархан, Темур живет один. У него три сына – Тенгиз, Тамаз и Тархан. Тамаз, по словам отца, тоже имеет боевой опыт – воевал в Чечне. А Тенгиз, проживающий по соседству, присматривает за стариком. Все трое – мусульмане, тогда как сам Темур православный христианин. Вспоминает, что когда-то его сыновья также придерживались христианства, но позже приняли ислам. Причем, дольше всех продержался Тархан. Именно он, откровенничает Темур, уговаривал старших братьев не поддаваться радикализму, был против того, чтобы они посещали салафитские мечети. Старик говорит, что сыновья и его уговаривали принять ислам, но он отказался. Ведь и его отец, и дед, и прадед были православными.

Темур очень много курит. Сигарету за сигаретой. А всех, кто к нему приходит, он угощает стаканчиком домашнего вина. Но женщины-соседки, прибежавшие на шум, вежливо отказываются. Со мной Темур говорит на грузинском. Русский он знает не очень хорошо, как, кстати, и чеченский. Несмотря на то, что всю жизнь прожил среди кистинцев в Панкиси, овладеть чеченским в совершенстве он так и не смог. Себя Темур считает грузином, иногда называет кистинцем, но почему-то никогда чеченцем. Порой кажется, что он и сам запутался в том, кто он есть.

– Моя жена была кистинкой – рассказывает Темур, –  и дети пошли за ней. Дети вообще всегда идут за матерью. И если ты хочешь, чтобы они были такими же, как ты, то надо жениться на своей, – делает вывод старик. Он уверен, что недоглядел за сыновьями, иначе, его младший сейчас был бы с ним. Еще он во всем винит прежние власти – “Единое Национальное Движение”. Предыдущее руководство страны, по мнению Темура, вынудило его младшего сына покинуть родину.

– Тархан профессиональный военный, но родине он был не нужен, – рассказывает старик – в 2007 году сын пошел в армию, а в 2008-м уже принимал участие в войне с Россией. Сослуживцы очень ценили его. Приезжали сюда в гости, приезжали на похороны матери Тархана, на поминки. У сына были проблемы с легкими, туберкулез. Но вместо того, чтобы помочь ему, государство бросило его в тюрьму.

В тюрьме Тархан оказался в 2010 году. Его обвинили в незаконном хранении оружия. У него дома полицейские обнаружили небольшой схрон с боеприпасами, но Темур утверждает, что улики были подложены. Тархану присудили три года тюрьмы, но будущий лидер сирийских повстанцев отсидел срок не полностью – его выпустили по амнистии менее чем через два года. “Рыжий генерал” вернулся в Биркиани, где рассказал, что в заключении он дал обещание: если Господь дарует ему свободу, то он выйдет на джихад. Оказавшись на свободе, Тархан сдержал слово – в 2012-м он уехал в Турцию, а оттуда – в Сирию. Сосед Темура Заур (имя изменено, – прим. авт.) говорит, что хорошо знал Тархана, помнит его еще маленьким мальчиком. Заур не очень верит в чудесное освобождение, о котором так любят говорить в селе сторонники “рыжего генерала”.

В Грузии любят конспирологию и теории заговора. Вот и Заур пытается мне объяснить, что “просто так малоизвестный парень из бедной семьи не смог бы за такое короткое время добиться таких успехов на чужбине”. Мужчина говорит, что “не берется ни о чем утверждать, но… ходят разговоры о том, что Тархана попросту завербовали”. По его словам, подброс боеприпасов, дальнейший арест и амнистия – все это звенья одной цепи с целью “обработать” будущего лидера сирийских повстанцев. На вопрос: “кому это нужно?” Заур отвечает: “конечно же, американцам, которые использовали ресурс грузинских спецслужб! Теперь Тархан будет осуществлять в рядах повстанцев планы Госдепа”. Заур уверен, что “выбор спецслужб” пал на офицера Батирашвили не просто так – он отличный разведчик, хорошо показал себя во время боев, но главное – это его биография – новообращенный мусульманин из христианской страны, из простой, бедной семьи, посвятивший жизнь джихаду.

Заур, по всей видимости, не единственный, кто так думает, но единственный, кто осмелился заговорить об этом вслух. Хотя, в целом, подобная версия в Панкиси не распространена. Люди постарше считают Тархана неким сорвиголовой, пожелавшим сделать себе имя и деньги, а для ровесников из числа адептов веры – он кумир, человек, ставший на верный путь. Но говорить о нем в Панкиси не особо любят. Прихожанин мечети в селении Джоколо шепнул, что Тархан через лидеров местных джамаатов и имамов запретил землякам говорить о нем с кем бы то ни было, особенно с журналистами. И его отец – единственный, кому он не смог этого запретить.

– Он стал известным человеком, им интересуются во всем мире. Ко мне приезжают журналисты из разных стран – из Турции, Англии, Америки, спрашивают про него. Отовсюду были, – рассказывает Темур. – Но мне не нужна такая его известность. Лучше бы он дома остался. Он там (в Сирии) жену привел, чеченку. У меня уже внучка родилась, но смогу ли я ее увидеть когда-нибудь? Во всем виноваты наши прежние власти, которые не дали ему возможности нормально жить у себя в стране, и ваххабиты, сбившие его с толку.

Ваххабитами Темур называет салафитов – приверженцев т.н. чистого ислама. Говорит, что это именно они сподвигли местную молодежь на защиту мусульман Сирии.

Сколько уроженцев Панкисского ущелья воюет на землях Шама (территория Ближнего Востока, где расположена Сирия и ряд других, преимущественно арабских государств, прим. авт.) – неизвестно. У кистинки Лизы (имя изменено, – прим. авт.) в Сирии погибли оба сына. Она одна из немногих, кто не боится говорить на табуированную тему.

– Я поняла, зачем ты пришел, как только увидела тебя, – несколько обреченно улыбается Лиза. – Мне вчера позвонил кое-кто из местных, предупредил, что ты приезжаешь и наказал не говорить о Сирии и Тархане.

Личность звонившего так и осталась тайной, как и то, откуда он узнал о моем приезде. Подвижная и крепкая Лиза прикрыла входную дверь в дом, где в общей комнате ее мать совершала в тот момент намаз и подала кофе на веранду. Ее сыновья Ризван и Рамзан (имена изменены, – прим. авт.) также как и многие их местные сверстники уехали в Сирию спасать единоверцев от режима Асада. Сначала на Джихад отправился старший Ризван, втайне от родных. Когда мать узнала о том, где ее сын, Ризван уже успел получить ранение. Лиза говорит, что долго уговаривала его вернуться домой к семье, но сын ответил категорическим отказом.

“Я поняла, что Ризван не вернется, как бы я его ни уговаривала, – рассказывает женщина, – и тогда я сказала ему: если ты не едешь сюда, то позволь мне приехать к тебе, и сын неожиданно быстро согласился”. В Сирию Лиза добиралась через Турцию. Там на границе с Сирией ее встретили некие люди и помогли добраться в условленное место. В городе, где жил ее сын, шли бои, но его дом со всем необходимым был нетронут. Несколько дней женщина баловала сына грузинской кухней, по которой так соскучился Ризван. К нему часто заходили его друзья – такие же добровольцы. Среди них были и кистинцы, – вспоминает Лиза. Как-то в гости заглянул Тархан. “Пришел ненадолго, – рассказывает женщина, – его сопровождала охрана, много молодых, крепких ребят. Тархан приветствовал меня, похвалил сына. Потом расспросил о делах в Грузии. Интересовался тем, что там изменилось после выборов, также ли трудно с работой. Спрашивал про общих знакомых из ущелья. Сначала пытался заговорить на чеченском, но почти сразу перешел на грузинский. Чеченским он не очень хорошо владеет”. Это была единственная встреча Лизы с Омаром аш-Шишани. В Сирии женщина пробыла менее недели. А спустя несколько дней после возвращения домой получила известие о том, что Ризвана убили. От Лизы долго скрывали, что ее второй сын Рамзан также уехал в Сирию. Когда узнала, было поздно – младшего уже не было в живых. “А теперь, – печалится мать, – я даже не знаю, где они похоронены. Я не понимаю, зачем они туда едут. Знаешь, сколько таких матерей, как я, здесь в Панкиси с замиранием сердца ждут известий от своих сыновей? Ждут и не понимают, почему и ради чего они там. Я говорила Рамзану, что не понимаю такой джихад. Если все наши мужчины вдруг уедут в Сирию, то кто останется здесь защищать нас, наши дома, нашу родину? У Грузии врагов хватает, мужчины нам нужны здесь”, – подытоживает Лиза.

“Я уже стар. Я часто болею. Мне нужна помощь. За мной нужно ухаживать. Вернись домой!” – Темур отвечает на мой вопрос о том, что бы он сказал Тархану, если бы тот его сейчас слышал.

Помолчав, добавляет: “Нет, не вернется. Я каждый день жду плохих новостей. Готовлю себя к страшному. И прихожу к выводу, что я совсем не знал моего сына”.

Недавно курдские боевики на одном из своих интернет-сайтов заявили, что в ходе боев им удалось убить Омара аш-Шишани. Новость быстро долетела до небольшого ущелья на востоке Грузии. Но соседи и родные успокоили старика – многочисленное окружение Тархана Батирашвили в Сирии опровергло слухи о его гибели.

 

Звиад Мчедлишвили, специально для newcaucasus.com

Коллаж newcaucasus.com

ПОДЕЛИТЬСЯ