Адвокат Гела Николаишвили (НПО “Бывшие политзаключенные за права человека”) в эксклюзивном интервью newcaucasus.comрасказывает о соблюдении прав заключенных и состоянии пенитенциарной системы в Грузии.
– Какова ваша версия событий в Ксанской колонии и как они связаны с недавними волнениями вокруг Глданской тюрьмы в Тбилиси?
– Месяц тому назад Ксанской колонии произошли протесты. Это выражалось не в форме выступлений, а в форме написания жалобы на имя народного защитника, омбудсмена; под этой жалобой подписались шестьсот девяносто семь человек – почти половина всего тюремного населения в Ксани. Они жаловались на бесчеловечное обращение, на пытки. Представители омбудсмена, посетив Ксанскую колонию, подтвердили то, что было написано в этом заявлении. Некоторые из подписавшихся даже согласились подать жалобу на имя прокурора. Они называли конкретные имена и фамилии, жаловались, в частности, на директора, заместителя директора.
А 6 июля поздним вечером в сети Facebook распространились сведения о том, что якобы в Глданскую тюрьму вошел спецназ, что на заключенных оказывают давление, что есть некие симптомы бунта. В полночь мы, несколько человек, (сотрудники НПО “Бывшие полизаключенные за права человека” – прим. авт.) поехали туда, чтобы перепроверить эту информацию. Там уже были и журналисты. Эти сведения не подтвердились.
Но всё это очень странно и подозрительно совпало с тем, что выяснилось на второй день, а именно: в тот день (6 июля) выдали тело погибшего заключенного, двадцатиоднолетнего Михаила Базазяна, который, по официальным данным, скончался от разрыва сердца. И тогда мы стали подозревать, чтоь это может быть следствием Ксанского протеста…
– Он содержался в Ксанской колонии?
– Да, он отбывал наказание там. Но его тело выдали в Глдани из республиканской тюремной больницы. А когда мы потребовали у них историю болезни, они сказали, что к ним перевели не самого Базазяна, а его труп, и что история его болезни находится в Ксани. Потом, по разным слухам, в те же дни из Глданской тюрьмы выдали ещё несколько тел. Одного мы зафиксировали в Квишхети и раньше он тоже сидел в Ксани. Это Георгий Гелашвили. И ещё одного – Тамаза Чихрадзе мы обнаружили в Тбилиси на улице Нино Чхеидзе. Его похоронили в это же время, как раз в тот день, когда мы узнали, а тело выдали семье за несколько дней до этого. Однако, члены семей этих заключённых воздерживались от подробного описания повреждений на телах и отказывались от проведения экспертизы. Они явно были напуганы. Лишь члены семьи Базазяна согласились, чтобы сфотографировали его тело. Действительно, у него есть синяки. Причём, как они утверждают, через несколько дней, как выдали тело – тело начало таять, текла вода, и они заключили, что он умер гораздо раньше и его тело держали в холодильнике. Ещё говорят, что ещё три тела находятся в Рустави. Однако, это неподвержденнные сведения, мы никак не могли их найти. Может быть, это слухи.
– Погибшие, которых сейчас обнаружили, были в числе подписавших обращение к омбудсмену?
– Да.
– А что происходит с теми, кто обратился в прокуратуру? На них оказывается давление?
– Нет. Пока таких сведений у нас нет. На всех, естественно, не может давление оказываться. Слишком много – семьсот человек. Но на лидера, на организаторов, скорее всего, да. Во-первых, как нам известно, 28 человек сразу перевели в другие учреждения. Что с ними происходит – никто не знает, потому что, обычно, мы, представители неправительственных организаций, не имеем возможности посещать тюрьмы и заниматься мониторингом. Эту возможность имеет лишь служба омбудсмена. И конкретные адвокаты могут зайти к своим подзащитным.
– Сколько человек из Ксанской колонии написало заявление в прокуратуру?
– Семь.
– Были ли возбуждены уголовные дела, последовала ли реакция какая-то?
– Обычно, в таких случаях, когда заключённые решаются написать жалобу в прокуратуру, формально начинается следствие, но обвинение никому не предъявляется. Иногда допрашивают заявителей. И длится и длится следствие. Дело в том, что по нынешнему законодательству никаких сроков, в которые должны уложиться эти следователи, не существует. Это следствие может длиться месяцами, годами. Так и поступают. И когда уже вопрос потеряет актуальность, дело уже закроют, или оно будет лежать годами на полке. Реальных результатов после таких заявлений, жалоб мы пока не встречали и поэтому я пока скептически отношусь к результатам этого следствия по данному случаю. Ну, это стиль нынешних властей. Если власти поменяются, большинство этих дел получит своё продолжение и логическое завершение.
– Какие были проведены реформы в пенитенциарной системе?
– Реформа была проведена в том направлении, что, если в своё время там господствующее положение занимали т. н. воры в законе, то сейчас их отделили от остальной части заключённых и они никакого влияния не имеют. Это хорошо, конечно, но плохо то, что методами воровских законов сейчас действуют представители администрации и произошло не искоренение воровских принципов, а просто смена личностей, которые проводят эти принципы в жизнь. Сейчас уже невозможно внести запрещённые предметы, главным образом, наркотики. Сурово наказали очень многих, контроль повысился. Это тоже хорошо, нормально. Но обращение с заключенными ухудшилось. Можно сказать, что бесчеловечное и унижающее достоинство отношение со стороны администрации в отношении заключённых встречается там ежедневно.
Вообще, ситуация в пенитенциарной системе, даже по официальным данным, такова, что за последние два года умирает по 140 человек, 142 было в 2011 г., пока новых сведений нет. При том, что в году 365 дней, это означает что каждые два, два с половиной дня умирает один заключённый. И состояние там таково, что грош цена человеческой жизни. Происходят, естественно, и реформы в пенитенциарной системе. Например, чтобы тюрьмы были не очень переполненные, строятся новые, с другими условиями. Пять или шесть тюрем уже открыли, по три-четыре тысячи человек в каждой. Это было необходимо, тем более, что тюремное население сильно увеличилось за последние годы. Если в 2004 году было 5-6 тысяч заключённых, то сейчас, даже по официальным данным – 25 000 заключённых. По этим показателям Грузия занимает первое место в Европе – на 100 000 человек, примерно, 540 заключённых и то, если мы будем считать правильным, что население Грузии достигает 4,5 миллионов человек. Но мы все знаем, что это не так. Не четыре с половиной миллиона человек сегодня живёт в Грузии, а гораздо меньше – три с половиной, максимум – четыре миллиона. И тогда уже не в Европе, а во всём мире Грузия занимает первое место по количеству заключённых на сто тысяч человек жителей.
– Охарактеризуйте, пожалуйста, принятый недавно новый уголовно-процессуальный кодекс.
– Новый уголовно-процессуальный кодекс был принят в 2010 году и вошёл в силу с 1 октября 2010 г. С одной стороны, в нем декларируется, что стороны обвинения и защиты имеют равные права и возможности, но на самом деле это не так. Могу привести такой пример: затребование конкретных докуметов, имеющих цену для следствия. Следователь, естественно, собирает все эти документы, допрашивает свидетелей и так далее. А вот там записано, что истребовать какой-нибудь документ сторона защиты, то есть адвокаты, не имеет права. К примеру, сейчас в очень многих местах в городе ведётся видеосъёмка: у светофора, на зданиях разных организаций – и, допустим, эта камера видеонаблюдения совершенно случайно зафиксировала моего подзащитного, что он был там-то в такой-то час. А его обвиняют в том, что именно в это время он находился в совсем другом месте и там совершил преступление. Но я точно знаю, что эта видеокамера зафиксировала его и это алиби стопроцентное. Но я не имею возможности написать ходатайство, чтобы мне выдали эту видеозапись и, более того, не могу попросить это сделать судью. Раньше возможно было и судья давал разрешение. Адвокат сам мог ходатайствовать перед судьей, чтобы тот обратился в эту организацию, о выдаче ему такой-то записи от такого-то дня. Сейчас мы даже ходатайствовать не можем. И таким образом заблокированы. Мы можем только опрашивать, но не допрашивать. Это от допроса отличается тем, что когда допрашивает следователь, он предупреждает допрашиваемого об ответсвенности за дачу заведомо ложных показаний, а адвокат не имеет права, поэтому это не считается таким документом, который не может опровергать потом сам же допрашиваемый. То есть, когда адвокат проводит опрос свидетеля, потом тот на суде может сказать совершенно другое и это ничем ему не грозит. Вот такие нюансы, где декларативно стороны равные.
– Прокомментируйте, пожалуйста, назначение министром внутренних дел Грузии Бачо Ахалая.
– Ну, об этом уже очень много сказано. Дело в том, что такую карусель устраивали и раньше, но на этот раз есть своя особенность: это происходит перед выборами. Всё направлено на то, чтобы добиться успеха на выборах. С одной стороны, Вано Мерабишвили, который имеет имидж человека, добивающегося успеха в любом деле, который, если его перевести на передний план, должен сеять уверенность в людях, что он действительно выполнит то, что обещает – что поборется за власть, если ему окажут поддержку избиратели, устранит безработицу, что сделает здравоохранение доступным каждому, что на село пойдут большие деньги, поднимется уровень жизни, сельчан и т. д. Это с одной стороны. С другой стороны, человек, которого назначили на его пост – Бачо Ахалая – известен тем, что он будет исполнять любой заказ президента и не будет смотреть ни на свой имидж, ни на международные стандарты, вообще на законы. Надо – значит, будет сделано. И президент Саакашвили именно поэтому и назначил его. И, вообще, силовые структуры уже давно подчиняются клану братьев Ахалая. Другого брата назначили замминистра обороны. Практически, он сам там будет руководить всем.
– Какова сегодняшняя ситуация с правами человека в Грузии. Как вы считаете, есть ли в Грузии политзаключенные?
– Такого статуса официально нет, но есть группы, которые работают над этим определением, в основном это представители НПО, правозащитники. Около ста человек называются на данный момент политическими заключенными в Грузии. Это очень большое число. Если учесть, что в России, называется не больше, а меньше на несколько десятков человек. И ещё надо сравнивать масштабы России и Грузии.
– В основном, по каким статьям их обвиняют?
– Бывает, подкидывают наркотики, бывает, и оружие – незаконное хранение и ношение оружия. Мошенничество. И сопротивление законному приказу полицейского. В основном, такие статьи. Ну ещё, конечно же, шпионаж. Сейчас уже нет в уголовном кодексе пункта “измена родине”, но бывает, что вменяется передача каких-то секретных документов и так далее.
– Чем занимались эти люди до ареста?
– Часть из них занималась активной политической деятельностью, другая часть, практически, не имела отношения к политике, но когда потребовались для пиара их аресты, власти пошли на это. Могу привести пример. Когда в октябре 2010 года была проведена большая операция, как будто бы против шпионов, под кодовым названием “Энвер”, арестовали тринадцать человек. Эти тринадцать человек совершенно никакого отношения не имели ни к политике, ни к шпионажу. Это были военные и бизнесмены. И когда стало ясно, что действительно, они никакого отношения к шпионажу не имеют, уже прокуратура, естественно, не могла отступить. И всё осталось в силе. Им дали по одиннадцать, двенадцать, тринадцать лет. И сейчас они сидят.
– Вы говорите, что у неправительственных организаций и вообще у гражданского общества нет возможности контролировать ситуацию в тюрьмах. Когда-то такая возможность была?
– Да. Грузия была первой страной на постсоветском пространстве, где была создана группа для проведения мониторинга ситуации в местах заключения. Это ещё во время Шеварднадзе происходило, в начале двухтысячных годов. Я сам участвовал в организации этой группы. И мы, некоторые представители НПО, заходили не только в тюрьмы, но даже и в камеры предварительного заключения в полицейских участках и занимались мониторингом. Наше участие не по инерции продолжалось ещё один год после прихода к власти Саакашвили. После этого, таких как мы, которые критически проводили мониторинг, выносили мусор из избы, перестали допускать и заменили другими представителями НПО, которые поддерживали власть как, например, Тея Тутберидзе и другие. Но через год-полтора даже они уже не устраивали власти. Глаза извне не должны были видеть, что там происходит. И комиссии по мониторингу упразднили вообще. Интересно, что по нашему примеру в Азербайджане и Армении были созданы такие группы. Сейчас эти группы там работают, а у нас, где зародилась эта идея, их не существует. Единственный институт, кто может посещать места заключения и проводить мониторинг – это Институт омбудсмена.
– На каком основании были распущены группы мониторинга?
– Это произошло по приказу министра юстиции. Тогда пенитенциарная система входила в состав Министерства юстиции. Потом выделилось отдельное Министерство по исполнению наказаний, пробации и юридической помощи и министр объявил, что такие комиссии больше не нужны и упразднил их своим указом.
– А международные наблюдатели могут посещать?
– Комитет ООН против пыток уполномочен посещать, потому что Грузия подписала договор, по которому его представителю разрешается во всех странах проводить мониторинг. И только они, и то, один раз в два-три года приезжают. А то и не приезжают. Формально они могут посещать.
– А, допустим, представители Совета Европы по правам человека?
– Если им дадут официальную возможность, с согласия министра, то может быть. То есть, без согласия министра – никто. А омбудсмену разрешения министра не требуется, ему по закону полагается.
Юлия Адельханова, специально для newcaucasus.com
Фото: geworld.ge
