В терминах моей второй, кинорежиссерской профессии, можно утверждать, что любая революция является той же эволюцией, только снятой крупным планом. Верно и обратное предположение – на общем и дальнем плане любая революция представляется органической частью общей эволюционной картины.
Революции обычно анализируются с точки зрения политики, экономики, геостратегии, демографии. Смена власти, произошедшая в Армении весной 2018 года, пожалуй, не подходит ни под одно из перечисленных определений. Изменилась ли политическая ориентация страны с 8 мая, по сравнению с 8-м марта или 8-м января сего же года? Если верить многочисленным уверениям нового премьер-министра Армении, Никола Пашиняна, никаких геополитических изменений в позиции Еревана нет и не будет. Более того, заметно смягчилась еще недавно жесткая и критическая риторика его команды по главному вопросу внешеполитической повестки – в отношениях с путинской Россией.
Ну, тогда, быть может, ”бархатная революция” привела к экономическим реформам? Но и здесь нет очевидной смены курса – новая власть назвала своими приоритетами развитие высокотехнологичных производств, сельского хозяйства и туризма. Однако о том же говорила и прежняя администрация. Что же революционного тогда остается в сухом остатке армянской ”бархатной революции”, если не считать ежедневных эффектных полицейских операций в прямом телеэфире с арестами и обысками крупных чиновников и бизнесменов ”старого режима”? Не подменяет ли собой полиция – политику в Армении? Можно ли управлять государством одними лишь криминальными разоблачениями и как долго? Ведь за прошедшие со смены власти два месяца пока нет серьезных улучшений в жизни граждан – если не считать почти анекдотичного удешевления бананов, в связи с развалом одной из местных монополий, все основные экономические позиции в стране по прежнему пронадлежат российским госкорпорациям: газ, нефть, энергетика, железная дорога, авиация, мобильная связь. Соответственно, неизменно высокими остаются и цены на бензин и коммунальные услуги. Лето, осень и сопутствующее им продовольственное изобилие пока еще сдерживают общественную критику, а к концу года произойдет и главное политическое событие сезона – внеочередные парламентские выборы, после чего кредиты для новой власти будут исчерпаны – ей придется предъявлять конкретные результаты своей деятельности.
И тем не менее, для нас, с нашим общим опытом советской и постсоветской жизни, непозволительной роскошью было бы недооценивать или умалять значимость происходящих изменений в Армении по той простой причине, что, как и во многих других бывших советских республиках, теневая экономика была здесь не частью государственной системы, а криминал был не элементом политики и быта. Нет. На самом деле, криминальным и теневым было все государственное устройство – от министерств до сельсоветов, от армии до полиции, от судов до тюрем, от больниц до кладбищ, от детсадов до вузов, от таможни до налоговой, от супермаркетов до церкви. В стране практически не было ни единой некриминализированной государственной структуры. Государство само стало орудием преступления и защиты от правосудия для банды, захватившей власть, и ее многочисленных приспешников, охранников, секретарш, придворных лизоблюдов и мелких стукачей. Потрясающие сегодня армянскую публику телерепортажи о разоблачениях бывших властителей с украденными слитками золота или солдатскими консервами, с пожертвованиями диаспоры, проигранными в казино, или министерскими постами, подаренными любовницам, с оружием и наркотиками в сейфах – все это, к сожалению, до боли знакомо и грузинской, и украинской общественности, которая уже видела все это и в 2003-м, и в 2014-м годах. Вряд ли кто-нибудь сомневается, что абсолютно такое же омерзительное зрелище предстанет когда-нибудь глазам людей и в России, и в Азербайджане, в случае падения тамошних тиранов.
Вот почему борьба с коррупцией в Армении на самом деле является важнейшей составляющей и политической, и экономической повестки нового правительства. Вернее, само определение этого как ”борьба с коррупцией” является неполным, устаревшим и неадекватным. Коррупция в постсоветских странах перестала быть неизбежным, но частным, дискретным злом, каким оно является во многих других государствах мира – от Мексики до Италии и от Индии до Южной Кореи. У нас утвердилась уникальная система российского производства, когда коррупция является самой государственнообразующей осью политического и экономического устройства. В каком-то смысле, при тирании, подобной китайской или российской, коррупция становится заменой и альтернативой демократии, позволяя хоть кому-то и хоть каким-то образом выживать, приспосабливаясь и смягчая безумие государственного беспредела, сливающегося с беспределом каждого отдельного чиновника. При этом государство полностью вырождается в монструозное подобие античных деспотий, в их наиболее диких проявлениях, да еще с использованием новейших технологий лжи, насилия и контроля. Но в таком случае демонтаж коррупционой системы становится демонтажом самого государственного устройства, основанного на этих принципах. В случае с Арменией, такая, на первый взгляд, сугубо внутриполитическая повестка, как уничтожение коррупции, оказывается на самом деле и главной внешнеполитической целью, если учесть сохраняющееся тотальное доминирование в армянской экономике российских государственных монополий. В отсутствие привычных коррупционных схем, которые в экономике существовали только за счет политического прикрытия, российское влияние в Армении оказывается серьезно ослабленным, а кое-где и прямо подорванным. Это уже происходит в сфере энергетики и транспорта, приводя в замешательство и ярость как разоряющихся местных феодалов, так и их московских хозяев. Именно огромная зависимость и прямая подчиненность армянской экономики российским госкорпорациям в новых обстоятельствах смены власти в Ереване парадоксальным образом начинает работать против Москвы, так как первые же и элементарные аудиты, ревизионный контроль, налоговые проверки, инициируемые на совершенно законных основаниях новой властью, начинают разрушать прежние и привычные коррупционные и назаконные схемы, в результате чего система просто перестает функционировать и сразу становится убыточной для российских владельцев. Надо сказать, что подобные прецеденты были отмечены после ”оранжевой революции” в Украине. В качестве примера можно привести скандальную приватизацию и реприватизцию крупнейшего металлургического комплекса ”Криворожсталь”, который был куплен за 800 млн. долларов в 2004 году предпринимателями со связями в российских структурах, но затем правительство Ю.Тимошенко отменило сделку и уже в 2005 году повторно продало завод на международном аукционе почти за 5 миллиардов долларов, вернув в бюджет Украины 4 миллиарда. Кажется, нечто похожее намечается сейчас и в Армении.
При этом необходимо отметить как некоторые сходства, так и определенные различия в революционных процессах Грузии, Украины и Армении. Если ”революция роз” Михаила Саакашвили почти сразу стала развиваться по двум направлениям – борьба с коррупцией внутри страны и уход из-под контроля Кремля, сближение с Западом во внешней политике; если киевский Евромайдан почти полностью пошел по линии наибольшего сопротивления Москве, при этом проигрывая борьбу с коррумпированной местной олигархией, то ”бархатная революция” Никола Пашиняна в Армении, похоже, идет по третьему пути: отказ от открытой конфронтации с Россией на внешнеполитическом направлении, но при этом максимальная концентрация на борьбе с коррупцией, что ожидаемо приводит к размыванию российского влияния и контроля.
Каков же будет ответ Москвы? Складывается впечатление, что Москва, которая, как известно, слезам не верит, все меньше склонна доверять и заверениям в неизменности курса и преданности, пока еще довольно регулярно доносящимся из Еревана. Пожалуй, первым сигналом плохо скрываемого раздражения Кремля стал десант российской политической элиты в Азербайджан в конце июня-начале июля. Вначале влиятельный спикер Госдумы Володин дал в Баку высокую оценку “последовательной и взвешенной позиции” Азербайджана в карабахском конфликте. Вслед за ним детали этой оценки озвучили такие видные идеологи Кремля, как Александр Дугин и Максим Шевченко, заявившие, что у Москвы сейчас только один союзник на Южном Кавказе – и это Азербайджан. Для придания политической солидности к этому мероприятию были подключены депутаты Госдумы Егубов и Савельев, прямо заявившие о необходимости отдать Азербайджану весь Карабах. Таким образом, Москва высказалась достаточно прямо и откровенно – не о статусе Карабаха и необходимости урегулирования конфликта, конечно, – истинной целью российского десанта в Баку был мессидж Еревану, этакая ”черная метка”, переданная Пашиняну по итогам двух месяцев его правления и как раз накануне намеченного на 11 июля его визита в Брюссель, для встреч с руководством Европейского Союза и НАТО. Смысл российских угроз прозрачен, как слеза ребенка – платой за сближение Армении с Западом будет война в Карабахе. Ничего нового в этой позиции Кремля нет по крайней мере с 22 ноября 1920 года, когда в ответ на подписание президентом США Вудро Вильсоном мандата Лиги Наций о воссоздании независимой Армении по Севрскому договору, вождь мирового пролетариата Ульянов-Ленин отдал приказ расквартированной в уже советизированном Баку 11-й Красной Армии немедленно оккупировать Армению, что и было осуществлено спустя неделю в ходе совместной военной операции Советской Россией вместе с войсками союзной тогда большевикам кемалистской Турции.
Однако за прошедший век в региональном раскладе появилось одно новое ”но”. Если не считать краткого демократического ренессанса начала 90-х, в Армении впервые есть правительство, поддерживаемое народом и, если не произойдет ничего сверхъестественного, имеющее все шансы быть избранным на свободных демократических выборах осенью этого года. Более того, у этого правительства, как и у большинства армянского народа, уже нет ни малейших иллюзий по поводу роли и истинных намерений Кремля в регионе. По крайней мере, после четырехдневной апрельской войны 2016 года. Каковы же эти намерения, с неофициальной и не отягощенной церемониями точки зрения ереванского наблюдателя?
Складывается впечатление, что недобрая российская традиция омрачать крупнейшие спортивные праздники войной, может проявиться и на этот раз. Если Пекинская Олимпиада ознаменовалась войной 08.08.08 в Грузии, а Сочинская Олимпиада 2014 года ”увенчалась” нападением на Украину, то и проходящий в этио дни в России Чемпионат мира по футболу может закончиться новой войной – в Карабахе. По крайней мере, налицо все признаки приготовлений к такому исходу. Более того, можно даже предположить более-менее точную дату возможной эскалации – середина июля. К этому моменту закончится футбольное первенство мира и произойдет встреча Путина с Трампом в Хельсинки, то есть информационный ”шум” будет вполне достаточным для проведения 3-4-дневной специальной операции в Карабахе без больших помех. Мы уже отметили намеченный на ближайшие дни визит премьера Пашиняна в Брюссель, но с военной точки зрения еще более важны проходящие крупномасштабные учения в азербайджанской армии вблизи от линии фронта, а также начавшаяся демобилизация и соответствующая ”пересменка” в армянской армии.
Ситуация во многом напоминает предыдущую крупномасштабную стычку в апреле 2016 года. Тогда информационным фоном была Международная конференция по нераспространению ядерного оружия, проходившая в США, куда поехали президенты Алиев с Саргсяном, но куда не поехал Путин. Схожи и общие цели Москвы и Баку в вырисовывающемся очередном витке эскалации. Как и прежде, Путин хочет ввести российские войска в ключевые для России точки карабахского фронта, а именно на севере, в районе Мардакерта, и на юге, в районе Горадиза, на иранской границе. Кстати, именно на этих направлениях и были нанесены главные удары азербайджанских войск в апреле 2016-го. Почему именно там, и почему это так важно для российских стратегов? Дело в том, что в последние годы карабахский конфликт стал рассматриваться Кремлем в новом аспекте геополитических интересов – с точки зрения близости к существующим и проектируемым нефте- и газопроводам, а также в прямой связи с ситуацией в Сирии, где Кремль преследует те же самые цели – установление контроля над мировыми ценами на нефть и газ путем силового давления или угрозы применения силы. Дорогостоящая и маловразумительная авантюра России в Сирии привела Кремль к мысли о возможности и желательности достичь тех же целей более дешевым и эффективным способом – в Карабахе, где по сценарию следует развязать небольшую войну и самим же остановить ее уже на своих условиях. Условия эти, как можно предположить, следующие: российские войска вводятся на заранее выбранную территорию в качестве ”миротворческих сил” после 3-4 дней боев, в ходе которых азербайджанской ударной группировке, оснащенной новейшим наступательным вооружением, дается воможность захватить столько территории, сколько получится. Затем должно последовать официальное обращение из Еревана за помощью к России и/или к ОДКБ, после чего в новоотстроенном, но пустующем Степанакертском аэропорту один за другим станут приземляться военно-грузовые борта с российскими ”миротворцами”, для приличия разбавленными несколькими военнослужащими из Казахстана или Киргизии. Путин при таком раскладе получит не только опорные базы в стратегическом регионе и прямой рычаг влияния и на Армению, и на Азербайджан, но и лавры ”миротворца” с претензией на Нобелевскую премию мира ”за прекращение многолетнего карабахского конфликта”. Алиев не может не понимать риска полномасштабной войны для своей неустойчивой петрократии, более того, он предвидит крайнее раздражение Запада, не желающего рисковать многомиллиардными инвестициями в энергетическую инфраструктуру Азербайджана, однако он, вероятно, готов рискнуть даже приближением российских пушек к трубе Баку-Джейхан и к железной дороге БТК ради ожидаемой победы с занятием некоторой территории. Повторю, речь идет не о полномасштабной войне, а о краткосрочной ”молниеносной спецоперации” с использованием не всей армии, а лишь частей спецназа с иностранными советниками и, возможно, наемниками, с применением новейшего высокоточного ударного вооружения. На все это отводится не более 3-4 дней.
Впрочем, таков же был сценарий и 4-дневной войны в апреле 2016-го. Что же тогда пошло не так? Главными препятствиями стали два фактора: во-первых, армянская армия не отступила, а ценой жизни 102 солдат, сдержала первый, самый мощный удар нападавших. Во-вторых, Серж Саргсян не обратился за помощью в Москву, а вместо этого уже 5 апреля поехал в Берлин, где заявил на сессии Европарламента, что ”у Армении отныне нет политического покровителя”. В переводе с дипломатического языка это означало отказ от беспрекословного подчинения России и сигнал о начале сближения с Западом. Надо сказать, что в Армении, где Серж Саргсян к тому времени уже побил все рекорды непопулярности, этот демарш почти не заметили. Зато это заметил Путин – и с того момента политическая карьера Саргсяна была предрешена. Скомпроментированный и лишенный поддержки собственного населения, он не решился на прорыв в евроинтеграции Армении и продолжал маневрировать вплоть до вынужденной отставки 23 апреля 2018 года, потеряв поддержку Кремля и так и не заручившись поддержкой Брюсселя.
Теперь, спустя два года, Москва и Баку, судя по всему, пытаются добиться тех же целей в новых условиях, когда в Армении сменилась власть, но новый внешнеполитический курс пока не объявлен. Возможно, Пашинян пытается лавировать, как и свергнутый им предшественник, в надежде отсрочить или вовсе избежать военной эскалации. Во всяком случае, поездка российских парламентариев и пропагандистов на позиции азербайджанской армии у холма Лелетепе, отбитого в ходе апрельских боестолкновений 2016 года, ничем иным как угрозой Кремля Еревану объяснить невозможно. Тем не менее, Пашинян едет в Брюссель. Конечно, за десять дней до предполагаемого нами срока новой войны, он не получит от Запада того, чего Грузия и Украина ждали десять лет – ни гарантий безопасности от НАТО, ни дорожной карты вступления в ЕС, ни ”стингеров” и ни ”джевелинов”, которые стали, возможно, главным аргументом, остановившим новые поползновения Кремля в той же Украине и Грузии. Но и просить Путина ”ввести войска” Пашинян, скорее всего, тоже не станет, ведь даже Серж Саргсян не пошел на это.
В эту тягостную и во всех смыслах горячую ситуацию нынешнего жаркого лета неожиданным образом вмешалась погода, вернее, та самая июльская жара. С 3 по 5 июля на территории Азербайджана, включая Баку, происходило отключение электричества, вызванное авариями на Мингечаурской ГЭС. Аварии, в свою очередь, были вызваны аномальной жарой, по крайней мере, такова официальная версия. Так или иначе, эта почти бытовая неприятность обретает зловещий смысл для страны, открыто готовящейся к войне. Ведь если энергетика, а значит и экономика, и инфраструктура целого государства столь уязвимы и зависят от одной лишь ГЭС в Мингечауре, то достаточно посмотреть на карту, чтобы убедиться, насколько легкой мишенью станет эта плотина в случае настоящей войны. Таким образом, истинным миротворцем в этой ситуации может стать не изощренный план Путина по возвращению России на Южный Кавказ, а жара, вернее – солнце. Природа изобретательнее любой фантазии человека. Иногда к его же пользе. Во всяком случае, на этот момент климатический фактор может если не помешать войне, то хотя бы отсрочить ее. Такое в истории бывало не раз.
И последнее – мне представляется крайне неудачным с географической точки зрения и крайне уязвимым политически определение нашего региона как ”Южный Кавказ”, которое было выбрано некоторое время назад нашими политологами вместо унизительного российского термина ”Закавказье”. Вместо этого я бы предложил вполне естественное и корректное обозначение ”Юго-Восточная Европа”. Где именно пройдет политическая граница этого региона – сейчас зависит и от нас с вами.
Тигран Хзмалян
