Мир и энергетика, энергетика и политика, энергоносители как рычаг политического давления, отношения стран Южного Кавказе с Россией. Об этом и другом рассказывает в эксклюзивном интервью newcaucasus.com директор энергетических программ центра «Номос» Михаил Гончар (Украина).
– Украина часто рассматривалась как транзитная страна для перспективных поставок энергоносителей из регионов Каспия и Центральной Азии в Европу по территории Грузии через Черное море. Что изменилось после прихода к власти команды Виктора Януковича, эти проекты не потеряли свою актуальность?
– Я бы не ставил крест на этих проектах, хотя, прогресс в их реализации был, мягко говоря, очень скромным в прошлом, а то и вовсе отсутствовал, когда премьером был В.Янукович в 2002-2004 г.г. и 2006-2007 г.г. Не отмечена успехами в этой сфере и деятельность «оранжевых» премьеров и президента В.Ющенко. Кроме громких слов и формально правильных деклараций – никаких практических результатов.
Поэтому, скорее вопреки, чем благодаря правительственной политике, в 2009 году была осуществлена первая поставка азербайджанской нефти на нефтеперерабатывающий завод в Кременчуге в центральной части страны, что стало индикатором возможности и перспективности проекта поставок каспийской нефти в Украину и далее в Европу. Но, конечно, это была поставка в интересах частной структуры. Трубопровод Одесса-Броды остался незадействованным. Поставки азербайджанской нефти носили эпизодический характер и были порождены трудностями, возникшими в корпоративных отношениях между группой «Приват», контролировавшей Кременчугский завод и российской компанией «Татнефть», которая являлась основным поставщиком нефти на этот завод. Поскольку в результате конфликта поставки были прекращены, то был задействован альтернативный вариант поставок – азербайджанская нефть вместо татарской.
Но остается вопрос трубопровода Одесса-Броды, его использования в европейском направлении. Организованная политико-олигархическая группировка, которая приобрела власть в Украине в феврале 2010 года, никогда не отличалась стремлением реализовывать диверсификационные проекты. И сейчас некоторые их представители, образно говоря, кусают локти, потому что это снижает их возможности в энергетических переговорах с Москвой. Поворот внимания к проекту Одесса-Броды произойдет, в некоторой степени, принудительным путем. Сами события принудят к этому. Известно, что Россия реализует проект Балтийской трубопроводной системы – 2 (БТС-2). На протяжении ближайших двух лет он будет построен и введен в эксплуатацию. А это будет означать конец «Дружбе», а то, что дружбе без кавычек наступил конец – это понятно и так на протяжении последних лет…
Если БТС-2 будет реализован, то транзитный нефтяной трафик, который идет через территории Украины и Беларуси, будет в значительной степени перенаправлен по БТС-2, как это уже произошло с северо-западными ответвлениями «Дружбы» – через Литву и Латвию. Еще с 1 января 2003 года был прекращен транзит через латвийский порт Вентспилс, который традиционно с советских времен был одним из крупнейших перевалочных терминалов для экспорта нефти. Четыре года назад практически прекращена транпортировка нефти через Литву. Возникающий вопрос – что будет с поставками центрально-европейским нефтеперерабатывающим заводам, которые традиционно получали нефть по нефтепроводу «Дружба» – является риторическим.
Вот тогда как раз и могут вспомнить и трубопроводный маршрут Одесса–Броды–«Южная «Дружба». С момента ввода в эксплуатацию в 2002 году системы Одесса–Броды существуют все технические возможности для работы этого маршрута в европейском направлении. Поэтому, и был навязан и реализован с российской стороны режим реверсной работы системы Одесса–Броды. Москва увидела в европейском направлении работы трубопровода угрозу получения Центральной Европой и Украиной альтернативного, не зависящего от России, канала поставок каспийской нефти.
– Как вы считаете, идеи реализации проектов Nabucco, White Stream уже фактически умерла? Некоторые эксперты называют основным минусом этих проектов их политическую, а не экономическую составляющую. Но ведь в качестве примера можно привести проект нефтепровода Баку-Тбилиси-Джейхан (БТД), который задумывался изначально как исключительно политический проект, однако смог выйти на экономическую прибыль для его участников…
– БТД – это пример того, что политически мотивированный проект можно довести до уровня экономической привлекательности и коммерческой выгодности. Почему так произошло? Да потому, что за проектом стояла системная поддержка США, которые задали идеологию и стратегию реализации этого проекта. Если бы не энергетическая политика США в регионе, этого проекта бы не было. Турция, Грузия и Азербайджан в режиме дву- и многосторонних переговоров никогда бы не договорились друг с другом. Успех БТД – это успех американской энергетической политики в регионе, которая была не только отражением американских интересов, но и находилась в синергии с интересами Азербайджана, Грузии и Турции. Именно потому, несмотря на массу противоречий, их удалось преодолеть. Проекты «Набукко», «Белый поток» и «Южный поток» нужно рассматривать в контексте конкуренции возможных маршрутов транспортировки газа из Каспия и Центральной Азии в Европу. По сути, «Южный поток», будучи самым фантастичным из всех перечисленных проектов, выглядит сейчас как наиболее предпочтительный. Подчеркиваю – выглядит. Экспансивная политика России способствует внедрению этой иллюзии, как на страницы прессы, так и в мозги политиков.
– Плюс ресурсы и финансы России…
– С ресурсами есть проблемы, с финансами, кроме предназначенных для коррупционных деяний в Европе, тоже. Очень четко прослеживается тенденция падения объемов добычи газа в России. Более того, те ресурсы, которые добываются, не очень-то просто перебросить на побережье Черного моря, необходимо строить новые трубопроводы на территории самой России. 63 миллиарда кубометров газа, если исходить из утверждений российского премьера, необходимых «Южному потоку», перебросить на побережье сегодня невозможно в рамках существующих трубопроводных систем. Необходимо строить дополнительные трубопроводы для расширения имеющихся мощностей (см. схему 1) или же речь идет об обыкновенном обмане, и реальная мощность будет не более 30 млрд. куб.м. Я не говорю о том, что необходимо построить 900-километровую трубу, проходящую по дну Черного моря, средняя глубина которого в створе коридора колеблется в пределах полтора-два километра, в отличие от Балтики, где средняя глубина – полста метров (см. схему 2). Это очень разные технологические уровни проведения работ. Не менее сложен и «Белый поток», особенно в румынском направлении, где его протяженность больше, чем «Южного».
– Но ведь и «Набукко» требует не меньших затрат?
– Это не так, потому что у «Набукко» нет такого протяженного морского участка. Но «Южный поток» выглядит более предпочтительно потому, что «Набукко» не имеет консолидированной поддержки, в отличие от проектов нефтепровода БТД и газопровода Баку-Тбилиси-Эрзурум, которые имели четкую политическую поддержку Вашингтона. В Европе есть те, кто поддерживает «Южный поток», есть те, кто поддерживает «Набукко», есть и те, кто поддерживает и «Набукко» и «Южный поток», что, кстати, является нонсенсом само по себе. Кроме того, компании, которые объединились в консорциум по «Набукко», имеют бизнес с «Газпромом» и в этом плане вынуждены маневрировать. Поэтому мы и наблюдаем такой медленный прогресс по реализации «Набукко». Что касается «Белого потока», то этот проект ничем не хуже «Южного потока» и его нельзя рассматривать как конкурента «Набукко». Я бы сказал, что это скорее, северо-западное ответвление «Набукко». И его стоило бы рассматривать в одном пакете с «Набукко». Европейская комиссия поддержала этот проект. Более того, был выделен грант на разработку технико-экономического обоснования, что и происходит сейчас. То есть, он вошел в контекст проектов, которые представляют интерес для Евросоюза. Но опять-таки, в отсутствие того, что называется «единым голосом» в энергетической политике Евросоюза, успех «Набукко» и «Белого потока» является весьма сомнительным на сегодня. Я уже не говорю о позиции Турции в вопросе «Набукко».
В условиях, когда сегодня имеют место процессы «тектонического» характера на европейском и мировом рынках газа, перспективы проектов новых газопроводов выглядят все более призрачными. И не потому, что они хуже, чем их российский аналог. Я бы сказал, что и технологически они более продуманы и финансово могут быть более обеспечены. Эти проекты проигрывают потому, что игра ведется по разным правилам. Все равно, что вы играете в бильярд, но при этом ваш партнер играет за правилом шарахнуть вас кием по голове, и пока вы будете приходить в себя – закатит шары в лузы и объявит о своей победе. На стороне российских проектов играют меркантильные интересы ряда европейских компаний, которые элементарно, исходя из собственной бизнес-логики, хотят получить выгодные контракты и субподряды. Их мало интересует, вдоль Балтийского моря или поперек будет строится «Северный поток», вдоль или поперек Черного моря будет строиться «Южный поток». У них есть технологии, которых нет у русских. Москва предлагает им деньги, часть которых при реализации этих проектов может сравнительно легально перетечь из проектного бюджета в частные доходы тех или иных лиц, создают политическую «крышу». «Набукко» или «Белый поток» подобные правила игры не используют. Конкурентные позиции в такой игре на стороне российских проектов. А те изменения, которые сейчас происходят на рынке сжиженного природного газа, резкий рост производства сланцевого газа в США и, соответственно, увеличение предложений поставок газа на европейский рынок, ставят трубопроводные проекты под больший вопрос. В этом отношении перспективы «Белого потока», с учетом того, что он не имеет даже той политической поддержки, которую имеет «Набукко», становятся очень призрачными, близкими к нулевым.
Что касается перспектив «Набукко», я думаю, они сохраняются. Не стоит забывать, что БТД тоже выглядел достаточно долгое время проблематичным. Может быть, в Евросоюзе произойдут политические процессы, связанные с переосмыслением этого проекта в сторону его реализации на несколько иных подходах, нежели те, на которых он реализуется сейчас. Сегодня он реализуется на основе обычных коммерческих проектов. Да, конечно, такого рода проект нужно рассматривать через коммерческую призму, – это аксиома. Но при его реализации, с учетом того, что это проект энергетической безопасности Европы, ЕС мог бы изыскать несколько миллиардов евро их тех сотен миллиардов, которые ежегодно тратятся на различные программы. В этом смысле сумма в 200 миллионов евро, которая выделена для «Набукко», выглядит смехотворной и не сделает погоды для проекта. Потому существует большой риск, что в отличие от проектов БТД и БТЭ, которые стали индикатором успешности и эффективности американской энергетической политики, проект «Набукко» может стать символом фиаско. И не только европейской энергетической политики, но и, к сожалению, символом фиаско Евросоюза как такового…
Поэтому, если говорить об умирании трубопроводных проектов, то скорее всего это произойдет вследствие причин, связанных с кардинальными изменениями на мировом рынке газа, когда более востребованным становится СПГ, торговля которым в отличие от трубопроводного газа, имеет биржевой характер.
– Можно, конечно, спорить о перспективности больших трубопроводных проектов, но в последнее время проявляется интерес к Южному Кавказу со стороны не Евросоюза в целом, но отдельных стран. Например, Румыния, Азербайджан и Грузия подписали договор по строительству терминалов по хранению и отгрузке сжиженного газа в Румынии и Грузии. Как заявил министр экономики Румынии Тудор Щербан, после этого страна превратится в энергетический центр в Европе. Президент Беларуси Лукашенко также не раз заявлял об интересе участия своей страны в энергетических проектах на Южном Кавказе. Как вы думаете, не может ли отсутствие единой энергетической политики Евросоюза подвигнуть страны Запада, страны бывшего СССР заключать двусторонние договора со странами Южного Кавказа, как, впрочем, это делает сегодня Россия? Насколько эффективно вообще двустороннее энергетическое сотрудничество? Возможно ли в будущем участие Украины в прямых проектах со странами Южного Кавказа?
– Это адекватный подход. Румыния не впервые проявляет свой интерес к Южному Кавказу. Еще в середине 90-х годов Румыния была одной из первых стран Центрально-Восточной Европы, наряду с Украиной, которая обозначила свой интерес к каспийским энергоносителям. Когда 20 сентября 1994 года в Баку был подписан т.н. «контракт столетия» по разработке месторождений Азери-Чираг-Гюнешли, Румыния обратила свой взор на регион, – не только на Южный Кавказ, но и на восточный берег Каспия. У Бухареста сложилась, пусть недостаточно эффективная, вопреки ожиданиям, но более или менее успешная кооперация с Казахстаном. Компания «Ромпетрол» приобретена казахским «Казмунайгазом» и более-менее успешно работает и в Грузии. Не случайно, что Румыния сейчас, на фоне относительно успешного сотрудничества с Казахстаном, смотрит в сторону Азербайджана.
Конечно, все транзитные пути из Каспия в Европу ведут через Грузию. Государственная нефтяная компания Азербайджанской Республики (ГНКАР) укрепила свои позиции на европейском рынке, реализовав проект терминала в грузинском порту Кулеви, создав собственного нефтетрейдера в Швейцарии, открыв несколько представительств за рубежом. ГНКАР пытается повторить скромные успехи «Казмунайгаза» и осуществить экспансию на европейские рынки. Естественно, что с учетом проекта Шах-Дениз, проблем в газовых переговорах с Турцией, непростых отношений с тем же «Газпромом», ГНКАР вынуждена искать новых партнеров. И Румыния здесь как нельзя кстати. Несомненно, что успех румыно-азербайджанского сотрудничества в газовой сфере будет в значительной мере определять и перспективу Украины по реализации проекта строительства терминала-регазификатора по приему сжиженного газа с моря. Это позитивно сработало бы, если украинская сторона на этом раннем этапе заявила о своей заинтересованности в строительстве терминала по сжижению газа в Кулеви, что увеличило бы интерес азербайджанской стороны к реализации проекта как такового. Проблема может возникнуть в том, что потребностей Румынии в сжиженном газе может не хватить для экономической окупаемости проекта в целом. Румыния, как и Украина, является газодобывающим государством, часть газового баланса покрывается ресурсом собственной добычи, часть импортируется из России через территории Украины и Молдовы. Ясно, что Румыния хочет снизить свою зависисмость и потому проявляет интерес практически ко всем региональным проектам, таким как «Набукко», «Белый поток», «Южный поток». Румыния пытается реализовать подход по принципу «все транзиты в гости к нам», прекрасно понимая при этом, что морские проекты, с учетом специфики самого Черного моря, труднореализуемы. Проект создания терминала-регазификатора сжиженного газа – тоже непростой проект, но его технологии уже отработаны. Понятно, что при сооружении подобного терминала в Румынии, ей пришлось бы ввозить сжиженный газ, например, из арабских стран. Но если есть возможность транспортировки сжиженного газа, , не выходя за пределы Черного моря, то отпадает проблема проливов Босфор и Дарданеллы, которые чересчур перегружены нефтяным трафиком. В этом смысле позиция правительства Украины могла бы быть более динамичной и гибкой. Необходимы четырехсторонние консультации в формате Украины, Румынии, Азербайджана и Грузии, чтобы ускорить реализацию этих проектов. По сути, речь идет о синхронизации сразу нескольких проектов. Первое – увеличение добычи газа, которую производит не столько собственно азербайджанская сторона, сколько компании BP и «Статойл» на месторождении Шах-Дениз. Затем реализация проекта по строительству терминала по сжижению газа в Кулеви и строительство терминала-регазификатора в Румынии и Украине. То есть, все это должно быть синхронизировано и увязано в один пакет. Как реально поступит украинская сторона, сказать сейчас трудно. Налицо один интерес – получить дешевый русский газ. Любой ценой. Но, тем не менее, министерство топлива и энергетики пытается реанимировать проект по строительству терминала-регазификатора, который не является новым – ему уже лет шесть. Правда, тогда ситуация была менее благоприятной, так как цена на сжиженный газ была значительно выше цен трубопроводных поставок. Сейчас ситуация кардинально изменилась. Потому, мне кажется, что есть шанс на синергию, если стороны будут действовать совместно и скоординировано, а не по отдельности.
– Российская сторона всегда выступает против реализации тех проектов, вне зависимости от того, по территории каких стран будут проходить трубопроводы, если они не затрагивают территорию непосредственно России. Во время российско-грузинской войны российская боевая авиация нанесла несколько бомбовых ударов по пустой территории, в непосредственной близости пролегания нефтепровода Баку-Тбилиси-Джейхан. Правда, некоторые бомбы не разорвались… По мнению азербайджанского эксперта Зафара Гулиева, российско-грузинская война была предупреждением Азербайджану и ударом по «Набукко». Как, по-вашему, почему Россия воздержалась от бомбежки «вражеского» трубопровода, которому она так долго противостояла?
– Когда в августе 2008 года, когда мне пришлось комментировать события в Грузии, я отметил, что один из основных мотивов российского вторжения в Грузию – это послание Евросоюзу и США, что трубопроводные магистрали, тот энерготранспортный коридор, реализованный в 90-х годах через Южный Кавказ, реально находится под контролем России. И если она сочтет необходимым, то очень легко возьмет его под физический контроль путем осуществления соответствующей военной операции. В этом смысле, не случайно было падение бомб в непосредственной близости от трассы трубопровода, не случайно, что они не разорвались… Это был некий невербальный мессидж. Не ставилась цель нанести ущерб трубопроводу, так как если бы это произошло и бомбы прицельно попали по самому трубопроводу или по нефтеперекачивающей станции, то наступил бы юридический момент ответственности Москвы. И ответственность коснулась бы не только юридической плоскости, но и возмещения материальной компенсации за причиненный ущерб. В этом случае Москве пришлось бы иметь дело не только с правительством Грузии, которое не смогло обеспечить безопасности трубопровода, но и с правительствами ряда европейских стран и США, компании которых через Азербайджанскую международную операционную компанию на паях владеют трубопроводом. Это придало бы ненужную Москве интернационализацию войны в Грузии, принесло бы дополнительные проблемы. А так все получили мессидж и поняли его очень четко.
Конечно, если предположить, что ситуация с российским энергетическим экспортом в Европу станет достаточно проблематичной, а альтернативные поставщики наберут достаточно конкурентной силы, то нельзя исключать ситуации, при которой российская сторона может реализовать силовой сценарий. И не обязательно на территории Грузии. На территории Южного Кавказа существует еще один замороженный конфликт – Нагорно-Карабахский, и стремление его сейчас урегулировать, и не только со стороны России, – очень тревожный симптом. То есть, когда все пытаются что-то быстро решить, это часто приводит к различным весьма неприятным неожиданностям. Ситуация с Нагорным Карабахом даже более благоприятна для силового воздействия на Южнокавказский коридор, так как не потребуется прямого вмешательства российской армии и все можно будет списать на самодеятельность армянских вооруженных формирований Нагорного Карабаха. А линия разграничения проходит в нескольких десятках километров от трассы Южнокавказского коридора. Россия дает понять США и ЕС, что «можете строить все, что угодно, но имейте в виду, что это находится под нашим контролем». То есть, даже если сегодня тот же трубопровод не находится под физическим контролем России, Москва дает понять, что ей достаточно нескольких часов, чтобы кардинально поменять ситуацию и изменить энерготранзитную карту региона. Можно представить, как это может выглядеть на, исходя из положений российской энергетической стратегии до 2030 года (см. схему 3).
Российская энергетическая политика, вследствие своей агрессивности и экспансионизма постепенно заходит в тупик. Расчет был сделан на то, что искусственно созданные газовые кризисы, приведут в всеевропейскому испугу и волей-неволей ЕС примет российские правила игры. В определенной степени так и произошло. Мы это видим по позиции Франции, Германии, Италии, Австрии из-за которых ЕС не может говорить «единым голосом». Москва понимает, что ей простили август 2008 и, таким образом, она снова получила «карт бланш» двигаться дальше. (Так и прогнозировалось – мол, на Западе повозмущаются, пожурят, пригрозят пересмотром отношений, но этим все и закончится. Собственно, прогноз кремлевских стратегов оказался верным.) А дальше Москва движется уже не методом военной экспансии, дальше идет экспансия энергетическая. Но в критический момент, она снова может трансформироваться в силовую форму.
– Вы отметили, что Россия считает Южный Кавказ зоной своих традиционных интересов. Можете ли вы сделать прогноз развития ситуации на Южном Кавказе на ближайшее будущее?
– Ситуация такова, что позволяет сделать более или менее оптимистичный прогноз по Южному Кавказу, но насколько он сможет быть долгосрочным, сказать очень сложно. России, с одной стороны, не до этого. В самой России назревает, может, не критическая, но очень серьезная масса проблем. Существует риск, что механизмом решения внутренних проблем может быть избран путь эскалации внешних проблем для искуственного отвлечения внимания российского общества от проблем внутреннего характера. То есть, может быть задействован старый принцип – «вокруг враги». Соответственно, враги должны получить отпор, так как они угрожают существованию самой России. Потому любая проблема может быть использована для отвлечения внимания собственного общества и отвлечения внимания больших стран к проблемам вне России.
Для Москвы желанна нестабильность в основных нефте- и газодобывающих регионах мира, так как означает рост цен на энергоносители. Каспий и Центральная Азия, конечно, не Персидский залив, но страны вокруг Каспия становятся все больше конкурентами РФ в сфере добычи углеводородных ресурсов, пытаются теснить Россию на мировых рынках. Поэтому, Россия будет пытаться их ослаблять изнутри.
Что касается грузинских территорий – Абхазии и Южной Осетии, то мне кажется, что изменить статус кво сейчас никому не удастся. Нет видимых предпосылок для того, чтобы вынудить Россию поменять свое отношение к этим территориям. Тем более, что позиция Евросоюза в этом плане оказалась беззубой и непринципиальной. Соединенные Штаты сейчас несколько дистанцировались от европейских дел. И не только от грузинской и украинской проблематики, они сосредоточились на решении вопросов сокращения ядерного вооружения, на вопросах Ирака и Афганистана, где им нужна если не поддержка России, то российская лояльность. В этом смысле проблемы многих стран, в том числе стран Южного Кавказа отходят даже не на второй план. Можно оспаривать такую политику США, можно считать ее пораженческой, которая в будущем приведет к неприятным последствиям для самих США, но, увы, таковы реалии. Естественно, Россия будет этим пользоваться. Не факт, что она начнет делать резкие шаги в ближайшем будущем. Мне кажется, что в случае с Грузией Россия под рукой не имеет марионеточных лидеров или социальные группы, из которых их можно создать.
– В Грузии уже появилась оппозиция ярко выраженной пророссийской направленности…
– То, что Россия пыталась, пытается и будет пытаться создать подобные силы – факт, не вызывающий сомнений. Но другое дело, что в грузинском обществе существует достаточно консолидированная позиция неприятия того, что произошло в 2008 году. Я думаю, что попытки Москвы поменять что-либо в самой Грузии будут безуспешными. Если предположить, что некая фигура будет приведена тем или иным способом к власти, она либо будет свергнута несогласным обществом, либо трансформируется в нелояльную фигуру. Грузия показала своим примером, что не утеряна национальная гордость, национальное достоинство, существует достаточно четкое понимание национальных интересов. Это в определенной степени и удерживает российскую сторону от дальнейших авантюр.
Ситуация в Азербайджане отличается принципиально. Там реализуется некая мягкая политика компромиссов и балансов в отношениях между Баку и Москвой. Россия там тоже боится делать резкие шаги, так как понимает, что это приведет к противоположным последствиям. С учетом того, что американцы уменьшили свое политическое присутствие на Южном Кавказе, то, как мне кажется, Россия будет стараться соблюдать определенный статус кво, поскольку не только США нуждаются в лояльной позиции России по вопросам Ирака, Афганистана, ядерного разоружения, но и Россия нуждается в хороших отношениях с США, исходя из существующих у нее экономических проблем. Уже в этом году Россия рассчитывает на серьезные внешние заимствования. В определенном смысле это может стать сдерживающим фактором.
К тому же Москва, критикуя политику Вашингтона в отношении Афганистана, вместе с тем, крайне заинтересована, чтобы американцы и НАТО продолжали афганскую кампанию. Для Москвы уход американцев и НАТО в целом из Афганистана будет означать возникновение серьезной проблемы исламистской экспансии на север. Лет, эдак, через пять-семь после ухода янки, талибы, образно выражаясь, будут на Урале. Под их экспансией могут пасть авторитарные режимы дряхлеющих лидеров Узбекистана и Казахстана.
Отношения с Беларусью также отвлекает внимание Москвы. Беларусь можно условно назвать самым удачным интеграционным проектом на постсоветском пространстве, который в последнее время дает очень серьезный сбой. Так называемый Таможенный союз трех стран, который официально стартовал с 1 января этого года, не работает. А это порождает массу проблем в отношениях между участниками этого союза. Поэтому Россия вынуждена концентрировать внимание и на этих проблемах, особенно в условиях приближающихся президенских выборов в самой России.
Ираклий Чихладзе, специально для newcaucasus.com
схема 1.
схема 2.
схема 3.
