«Я не разбираюсь в ангелах и святых, я пишу о живых людях. Почитатели ангелов, ищущие в книгах не людей, а небесных созданий и агнцев божьих, пусть напишут о них сами, я не умею», Томас Вульф.
Теперь, я начинаю понимать, насколько тяжелая судьба выпала на долю этой измученной жизнью женщины, воспоминания о ней вонзаются в сердце, причиняя боль. Перед тем как завести о ней разговор, опишу сцену, которая возникает перед глазами каждый раз, стоит мне вспомнить ее. Вот, бабушка сидит на самодельной табуретке во дворе и ощипывает курицу. Во дворе появляется изверг муж, подходит к бабушке и начинает бить ее кулаками по голове и потом пускает в ход ноги. Бабушка покорно принимает удары, не раскрывая рта, втянув голову в плечи и закрыв руками лицо. Она никогда никого не позовет на помощь. Когда муж, устав от побоев, отходит от нее, бабушка исследует сначала платье на предмет повреждений, потом заходит в курятник, где начинает громко рыдать и причитать. Перепуганные курицы, дружно кудахча, выбегают во двор и разбегаются на все четыре стороны. Поплакав вдоволь, она выходит из курятника, умывается и продолжает, как ни в чем не бывало, заниматься хозяйством. Несмотря на раны, полученные от мужа, к вечеру будет приготовлен восхитительный ужин.
Однажды муж схватил ее за волосы и начал таскать по двору. Подустав, он ударил ее кулаком по лицу, из носа хлынула кровь. Потом он сел в машину и уехал пить водку с друзьями. Как только его машина скрылась из виду, бабушка поднялась на ноги и, вознеся руки к небу, начала проклинать и ругать самого Бога. Мое детское сознание и душа пришли в ужас от этого чудовищного богохульства. Сегодня я понимаю, что ругала она его потому, что не могла найти ответ на свой извечный вопрос: «За что мне эти мучения?!» Может она расплачивалась за свою «неправильную» жизнь? Может она не прожила ее достойно, так как полагается? А как полагается жить «правильно» и где она могла допустить ошибку?
Бабушка рыдает, мечется из стороны в сторону, лихорадочно подергивая задрипанное платье. С рождения не видела она счастливого дня – в детстве потеряла мать, росла сиротой и в раннем возрасте родственники выдали ее замуж за моего деда.
Жестокий и грубый это человек знал толк во вкусной еде, любил хорошо выпить и погулять. Слыл в округе бабником, который без угрызения совести мог запасть на любую двуногую сучку. Этот изверг, обращался со своей сиротой женой как ему заблагорасудится. В любое время дня и ночи он мог избить, унизить и высмеять ее даже при посторонних. Всю жизнь несла она следы от побоев на лице и, несмотря на это, продолжала вкусно готовить, заниматься хозяйством, держать в идеальной чистоте дом, заботиться об утвари, да так, чтобы каждая тарелка блестела. Муж денег домой не приносил, тратил весь свой заработок на стороне. Одевать, обувать детей, покупать им школьные принадлежности – это были прямые обязанности бабушки. Как она справлялась со всем этим, при своей низкой зарплате – остается загадкой.
Бабушка всегда ходила бесшумно, мелкими шажками. Старалась ни к чему не прикасаться, как бы внушая вещам покой и тишину. Если к чему-то и прикасалась, то делала это так мягко и аккуратно, словно руки ее были из ваты. Плакала она так обильно, что казалось, будто слезы текут из глаз, изо рта и из носа одновременно. Она оплакивала свою беспомощность, глубокое одиночество, бессердечных людей и жестокого Бога.
Бабушка была одной из тех редких женщин, которые предназначены для семейной жизни в идиллии. Но судьба распорядилась иначе, лишив ее семейного счастья. Мало того, что за все годы совместной жизни она ни разу не услышала от мужа доброго слова, не получила от него подарка, так он еще бил и унижал ее. Ни разу за всю свою жизнь она не была в кафе или ресторане, не имела представления о подобных заведениях. Обычно такие женщины расходуют любовь, предназначенную для мужа, на людей в своем окружении. Женщины, такие как моя бабушка, обладают столь огромным запасом любви, что могут делиться этой любовью не только с близкими, но и с совершенно посторонними людьми.
Я был окутан ее лаской и заботой с тех пор, как себя помню. Но эту любовь и заботу я могу оценить только сейчас. К сожалению, в те далекие годы я не мог понять, насколько редким и прекрасным созданием была эта женщина. Бабушка не только не говорила, но даже не думала о себе. Вся жизнь ее была полна любви и самоотдачи. Я так привык к ее безграничной любви к внукам и людям, что не мог представить себе ее не такой, а другой. Мы не были ей нисколько благодарны. Никто из нас никогда не задавался вопросом: «Довольна ли она нами?» Никто – ни дети, ни внуки, ни коллеги, ни соседи, – не были в состоянии понять всю глубину ее страданий.
Привыкшая к постоянному насилию и пыткам, эта женщина смотрела на мир полными страха глазами, оборачивалась на каждый шорох, вздрагивала при любом внешнем звуке. Ее слабое тело и плечи, носящие неимоверный груз бытия, содрогались от малейшей, незначительной новости. На лице, вокруг глаз и губ, навсегда застыло глубокое выражение усталости и душевных потрясений, и я за всю свою жизнь не видел лица более драматичного. Если вдруг она становилась случайным свидетелем уличной перебранки или драки, то начинала громко плакать и дрожать с испугу. Слезы и боль других она воспринимала как собственные, проливала слезы поддержки вместе с плачущими, болела вместе с больными, принимала близко с сердцу горе незнакомых людей, переживая их страдания, превращая их горе в свою личную трагедию. Маленький ребенок мог без труда провести ее вокруг пальца. Например, сказать в ясный солнечный день, что сейчас полночь, и она бы поверила ему. Помню как мы, внуки, имитируя самоубийство, зажимали себе рты и носы руками. Боже, как встревожено она бежала к нам, призывая на помощь всех святых и умоляя нас начать дышать. Мы же, заливаясь смехом, бежали прочь, чтобы придумать новое ухищрение, которое заставит волноваться эту простодушную, наивную женщину.
Однажды я измазал белую рубашку гранатовым соком, с криком вбежал во двор и пошел на бабушку. В нескольких шагах от нее я рухнул на землю, чем вверг бедную женщину в состояние шока. Когда родители, особенно мама, наказывали и били нас, бабушка всегда пыталась нас защитить. Если ей не удавалось вырвать внуков из рук разъяренных родителей, то она начинала плакать вместе с нами.
Дедушки уже не было в живых и бабушку вроде некому было избивать, пытать и оскорблять. Но судьба продолжала испытывать ее терпение, на этот раз с моим дядей, то есть, ее сыном, в котором она не чаяла души и связывала с ним все свои надежды.
После дедушки, за бабушку взялся он — мой дядя.
Не считаясь с возможностями семейного бюджета, он курил дорогие сигареты и носил дорогую одежду. Чтобы удовлетворить непомерные потребности сына, бабушка была вынуждена работать на двух работах – кроме больницы еще и в аптеке. К тому же она ухаживала за домашней птицей, сажала овощи, возилась в огороде и поливала деревья. Дядю особо не заботило каким трудом зарабатываются деньги. Он продолжал курить дорогие сигареты, душиться дорогими одеколонами, носить дорогие костюмы и часто приходил домой после очередной свадьбы или запоя побитым в кровь, в разорванной одежде. Никакие заклятия, уговоры, наставления не помогали. Он все требовал и требовал от бабушки денег и дорогих вещей. Он всегда приходил домой далеко за полночь, и бабушка, не смыкая глаз, ждала до утра его возвращения. А утром, выпив натощак горький чай, спешила на работу.
Дядя посадил во дворе коноплю и приказал бабушке поливать ее ежедневно сладкой водой. Бабушка обрадовалась новому увлечению сына. Думала, что поумнел, если уж растениями увлекается, вот и взялась с энтузиазмом за поливание конопляного куста сладкой водой.
Каждый использовал ее как мог.
Бабушка обладала абсолютной памятью, присущей неграмотным людям. Иногда, очень редко, она делилась воспоминаниями. Начинала с детства, заканчивала старостью. Дедушке она понравилась на свадьбе, где он, увидев хорошенькую, танцующую девушку, решил посвататься к ней. Вот, бабушка оставляет свою новорожденную дочку, мою маму, в люльке под деревом и идет собирать хлопок. В то время, чтобы младенцы не плакали и не мешали рабочему процессу, их поили чаем из снотворных трав. Собрав хлопок со своего участка, и вернувшись к дереву, она застает там змею, свернувшуюся в клубок рядом со спящей малышкой. Бабушка замирает от ужаса, но змея, не причинив ребенку вреда, уползает прочь.
Вот дед возвращается домой после очередного запоя, избивает бабушку и выгоняет ее из дома. Бабушка перебирается ночевать в курятник. Но дед выгоняет ее и оттуда. Бабушка вынуждено стучится в дверь к брату. Но и в доме брата ей нет покоя, сноха придирается, язвит, куска хлеба не дает, и бабушка вынуждена голодать. Приходит дедушка и забирает ее домой, чтобы снова избивать и оскорблять. Так и не увидев в жизни ничего хорошего, она рожает злодею мужу пятерых детей и одна, без помощи, с трудом растит их. Рано стареет от тяжелой жизни. Девочки одна за другой выходят замуж, повторяя судьбу матери – им тоже не видать семейного счастья. Мужья их оказываются ничем не лучше дедушки – тоже избивают, оскорбляют и выставляют за дверь своих жен.
Рассказы бабушки, ее воспоминания, полны пронзительного горя, слез, обид и унижений. О, если бы она умела писать!
Потом… потом началась карабахская война, развалился Советский Союз, и пошло-поехало. Разрушились дома, высохли деревья. Пришлось нам перебираться с места на место и не раз начинать жизнь с чистого листа. Произошли такие мерзкие, грязные, унизительные, не постижимые уму события, что я затрудняюсь их описать.
Наконец, наша большая семья вынужденно поселилась в маленькой квартире и бабушка стала жить вместе с нами. Потерявшая под конец жизни свой очаг, родные края, она доживала свои дни как монашка в монастыре – в полном одиночестве.
Однажды она попыталась подняться со стула и тут же рухнула обратно. Посмотрела на ослабевшие ноги и потеряла сознание. Мы повезли ее в больницу, и она там долго пролежала. Маме и тетям пришлось потратить на нее огромные суммы. Без того тяжелая финансовая ситуация усугубилась еще больше.
После больницы бабушка редко разговаривала. Сердце колотилось в груди, не позволяя ей раскрыть рта. Еще ей было стыдно за расходы, которые из-за нее пришлось понести дочерям. Я страдал каждый раз при виде ее тоненького запястья, худых плеч и осунувшегося лица. Бабушка напоминала мне лодку, наполненную грузом до отказа, которая медленно погружается на дно. Повернувшись лицом к стене, она могла часами лежать не двигаясь. Бабушка так тщательно и аккуратно приготовилась к отходу на тот свет, что продолжение жизни, полной смятений и тревог, доставляло ей неимоверные страдания. Она давно осознала и смирилась с тем, что для вечного покоя человеку требуется лишь яма в два метра длиной. Она не беспокоилась по поводу скорой смерти, нисколько ее не страшилась, и только переживала из-за нас, так как не была уверена, что после ее ухода с нашей семьей все будет в порядке.
Однажды мы остались с ней дома одни, и я вдруг спросил:
– И как это было?
Интересно, что необразованная, неграмотная женщина сразу поняла, о чем именно я спрашиваю. Повернулась ко мне, внимательно посмотрела на меня пожелтевшими глазами. Она смотрела так, как будто видела меня в первый раз.
– Очень просто, – промолвила бабушка. – Напрасно меня вернули…
Ее лицо сморщилось, губы вытянулись, на лбу появились глубокие складки, из глаз потекли крупные слезы. Ужасно было смотреть на старого человека, тонущего в собственном горе и переживаниях и желающего себе скорейшей смерти.
Однажды она опять не нашла в себе силы подняться со стула. На этот раз мы не стали везти ее в больницу – на руках не было ни гроша – и начали лечение дома. Когда в доме безнадежно больной человек, создается особая обстановка. Я говорю о тех неловких моментах, когда близкие нерешительно, стыдясь самих себя, желают смерти больному. Только дети боятся смерти родных и даже в страшном кошмаре представить себе не могут такую потерю.
Все знали, что она не проживет и месяца. Желая ей скорой смерти и избавления от мучений, взрослые все же поили ее непонятно откуда раздобытыми лекарствами, обманывая в первую очередь себя, а потом умирающего человека. В доме царила атмосфера безнравственной, унизительной лжи. Спешащую в мир иной бабушку я любил больше всех и мне пришлось с болью в сердце наблюдать за торжеством лицемерия в нашей семье. Бабушка же покорно глотала горькие, откуда-то раздобытые мамой безнадежные таблетки и стремительно худела.
В конце концов, бабушка, прожившая жизнь полную мук и лишений, отмучилась. Все мы плакали, она – уже нет. Со смертью прекратились ее страдания. Жизнь текла в своем привычном русле, только в одной благородной груди сердце замерло навсегда. Она так сильно похудела, что нечего было укладывать в гроб. Мама, тети и остальные родственники, объединив средства, похоронили кости моей бабушки на говсанинском кладбище.
P.S. Лишь однажды я видел бабушку, смеющуюся от души. Это было во время совместного просмотра «Большой прогулки». Естественно, она не знала имени актера и называла Луи де Фюнеса просто «смешным человеком».
Сеймур Байджан
Фото Ираклия Чихладзе
