– Как изменилась ситуация с правами человека в Грузии после революции роз?
– Чем отличается период правления Шеварднадзе от правления Саакашвили? В каких-то сферах тогда было хуже, чем сейчас, в каких-то – хуже сейчас. Но, если во времена Шеварднадзе нарушение прав человека имело хаотичный характер, то сегодня нарушения происходят потому, что такова политика государства. Появилась система. Но тут следует оговорить: в некоторых сферах эта политика есть, в каких-то ее нет. Одна из сфер, где мы начали проводить мониторинг – психиатрические больницы. Как только мы опубликовали наш доклад, сразу же были выделены большие деньги и принят новый закон, чтобы исправить ситуацию. Если бы это было во времена Шеварднадзе, то никто ничего не выделил бы. И не только потому, что денег не было, но и потому, что это никого не интересовало. А сегодня точно по этой же причине – отсутствие политического интереса, – были приняты изменения. То есть, на самом деле, если у кого-то нет заинтересованности, нет конфликта интересов в какой-то сфере, то там изменения будут проведены. Значит, в психиатрических больницах интереса нет, и если омбудсмен об этом говорит, значит, и международное сообщество об этом говорит. И власти сразу внесли изменения. Но когда мы говорим, что в Грузии СМИ контролируются, то ничего не меняется, потому что такова политическая воля – контролировать СМИ. Я говорю о том, что подслушивают всех лидеров оппозиционных партий, сотрудников НПО, власти хотят знать всю информацию. Во времена Шеварднадзе тоже всех подслушивали, но я не уверен, что Шеварднадзе знал обо всем этом. Даже был такой случай: когда узнали, что идет прослушка журналистов, то министр безопасности был отстранен от своей работы и уехал из Грузии. А сегодня сам министр внутренних дел публикует подслушанный разговор политиков между собой или с российским посольством, как подслушивают членов парламента, госминистра, журналистов – и ничего! Сам президент, после того как МВД опубликовало результаты прослушивания, дал интервью журналу Newsweek, в котором заявил, что МВД занимается прослушиванием, не нашло никакого компромата, однако опубликовало, чтобы народ увидел моральный облик наших политиков. Это значит, Президент знает о том, что министр внутренних дел подслушивает лидеров оппозиционных партий. Я не буду говорить о моральной стороне этого дела, но буду говорить о том, что это незаконно, и, как минимум, министр должен быть наказан.
Скажу откровенно, в начале своей работы я не мог и представить, что серьезным направлением в нашей деятельности станет защита прав собственности, которое нарушается ежедневно. Не мог представить, что будет давление на СМИ, и это остается одной из основных проблем в Грузии. Не мог представить, что мне придется вести разговор о политических задержаниях, о политзаключенных, политических преследованиях. Незаконные прослушки, избиение инакомыслящих стали реальностью для Грузии. Этого я не мог себе представить, и, к сожалению, это стало одним из приоритетных направлений нашей работы. В то же время мы ведем большую работу по таким проблемам, как гендерное равенство, права детей, права инвалидов. Когда ООН приняла конвенцию по инвалидности, мы самостоятельно сделали перевод этого документа и обратились в парламент, в МИД, в правительство, чтобы Грузия ратифицировала этот документ. И, фактически, сейчас мы дошли до победного конца – в скором времени Грузия ратифицирует этот документ. Я был инициатором того, чтобы Грузия ратифицировала дополнительный протокол конвенции ООН против пыток. Правда, мы добились этого только на пятый год, но мы добились, чтобы наш офис стал превентивным механизмом по предотвращению пыток. Эта функция нашего офиса вытекает из текста Дополнительного протокола.
– Насколько активно помогает в вашей работе гражданское общество Грузии?
– Гражданское общество и неправительственные организации очень активно помогают нам. Скажу больше: доклады по некоторым сферам мы делаем на основе мониторинга, проведенного различными НПО. Например, психиатрические больницы осматривают именно представители неправительственных организаций, мы там уже не успеваем бывать. Со многими некоммерческими организациями у нас подписан меморандум о сотрудничестве. Однако, если меморандума даже нет, то это не повод для того, чтобы отказаться от сотрудничества. Мы часто предоставляем свое помещение для тренингов, семинаров, чтобы правозащитные организации сэкономили средства на аренде.
– Какие нарушения прав человека были зафиксированы вами во время августовской войны?
– Российские войска вели бомбардировку городов, обстреливали мирных жителей. Бомбили Гори, Тбилиси, Рачу, Самегрело. Удары наносились по гражданским объектам. 30 тысяч человек стали беженцами и не могут вернуться в свои дома. Сразу после войны их было больше, но затем многие вернулись, например, жители Гори.
Наши сотрудники под видом простых жителей побывали в Ахалгорском районе и в Южной Осетии. Там они проводили работу с риском для жизни. В результате этой работы мы зафиксировали порядка сотни случаев по незаконным арестам и несколько десятков случаев применения пыток. Документально подтверждено 49 случаев преднамеренных убийств гражданских лиц вооруженными формированиями. Среди них большой процент инвалидов – глухонемых. Когда мы анализировали эту информацию, то пришли к мнению, что скорее всего, эти люди просто не слышали того, что им говорили русские или южноосетинские солдаты, когда те требовали остановиться или идти назад. И те, наверное, по ошибке, убивали их. Более жестоко обращались даже не с грузинами, а с теми, у кого муж или жена были гражданами Грузии или этническими грузинами.
По этому региону мы работали в партнерстве с неправительственными организациями, но я говорю о результатах нашей проверки. Более полные цифры находятся в министерстве юстиции.
Наш офис зафиксировал также нарушения в отношении беженцев. Многие не получали вовремя продукты питания, кому-то не предоставили помещение для проживания. Но это были не нарушения, а плохое администрирование. По таким нарушениям, как пытки, убийства, этнические чистки мы составили отчеты и передали их в международные организации: ОБСЕ, ЕС, ООН.
– Есть ли на сегодняшний день какая-то информация о нарушениях прав человека в Ахалгорском районе или в Гальском районе Абхазии?
– По Ахалгорскому району у нас нет информации. Что касается Гали, то есть сведения о многочисленных нарушениях прав человека. Последний случай произошел совсем недавно: абхазские пограничники пропустили беременную женщину, которая ехала рожать в Зугдиди, но ее остановили российские военные. Это один из ярких примеров, и информации у нас много. Но дело осложняется тем, что мы получаем информацию, а изучить ее не можем – нет возможности провести расследование. Раньше мы, по крайней мере, обращались в сухумский офис ООН по правам человека. Там не всегда, но все-таки могли нам помочь. Они изучали дела и давали нам ответ, когда могли. А сегодня, когда закрыта миссия, то оказалась закрыта и эта возможность. То же самое и в отношении Южной Осетии – после ухода миссии ОБСЕ для нас эта возможность закрыта.
– Существует ли взаимодействие между вами и омбудсменами других стран Южного Кавказа?
– Да, мы очень тесно сотрудничаем. И не только с Азербайджаном и Арменией, но и с омбудсменом Российской Федерации, Украины. И даже с представителем по правам человека при правительстве Южной Осетии Давидом Санакоевым я общался как до войны, так и после нее. Когда есть информация о нарушении прав человека на территории Южной Осетии или Грузии, мы звоним друг другу и просим о помощи.
– Поступает ли к вам информация о нарушении права граждан Грузии на территории Армении, Азербайджана, России?
– Да, поступает. Из Азербайджана или Армении такая информация поступает крайне редко. А что касается России, то есть периоды, когда нарушения носят масштабный, массовый характер. Например, когда в сентябре-октябре 2006 года началась так называемая «винная» война, из России были выдворены тысячи людей из-за того, что они являлись гражданами Грузии. Даже были гонения против граждан России грузинского происхождения. Тогда я направил письмо уполномоченному по правам человека РФ господину Лукину и попросил его, чтобы он вступился за наших граждан. Он тогда ничего мне не ответил, но позднее, при личной встрече, он мне рассказал, что было сделано. Он объяснил, что иногда целесообразно не афишировать деятельность, чтобы добиться наибольших результатов.
– Сегодня грузинские тюрьмы соответствуют международным стандартам?
– Нет, международным стандартам они не соответствуют. Новые тюрьмы – №6 в Рустави или №8 в Глданском районе Тбилиси приближены к международным стандартам, но не по всем характеристикам. Но самое главное, помимо самой тюрьмы, ее стен, существует стандарт отношения администрации к заключенным. В этом плане ничего не изменилось и даже ситуация ухудшилась по сравнению с периодом правления Шеварднадзе. При Шеварднадзе власть в тюрьмах принадлежала ворам в законе, существовал свой параллельный мир. Заключенные собирали деньги для «общака», часть денег шла на взятки администрации, была очень серьезная коррупция. Сегодня этой проблемы нет. Но в тюрьмах продолжают избивать заключенных, нарушают их права на встречи и т.д. Есть тюрьмы в Зугдиди, Батуми, которые практически не изменились, двое заключенных ютятся на пятачке в один квадратный метр…
– Что вы можете сказать о проделанной вами работе по проблемам этнических меньшинств?
– Целенаправленные нарушения прав человека в Грузии происходят без учета этнической принадлежности. Я не могу сказать, что власти умышленно ущемляют права армян или азербайджанцев, какой-либо другой этнической группы. В Грузии нарушение прав национальных меньшинств вытекает из фактора незнания государственного языка, что проявляется в невозможности полноценно участвовать в общественной и политической жизни Грузии. По этой причине армяне Самцхе-Джавахети или азербайджанцы из Квемо Картли не могут занимать государственные посты, а молодежь не может поступать в высшие учебные заведения, неполноценно участвуют и в выборах. В Самцхе-Джавахети и Квемо Картли не владеют той информацией, которая доступна для других жителей Грузии. Чтобы у них была информация, должно позаботиться правительство. Правительство этого не делает, а иногда даже наоборот – препятствует в получении информации. Один из таких примеров – общинные радио, которым не дают лицензию на вещание ни в Марнеули (Квемо Картли), ни в Ниноцминда (Самцхе-Джавахети). Это только один пример, а таковых – много.
Одним из основных приоритетов нашей работы является равенство всех людей перед законом. В парламенте я говорил о проблемах меньшинств. Специально для их решения мы создали два органа: Совет этнических меньшинств и Совет религиозных меньшинств, которые стали очень серьезным форумом для меньшинств. У меньшинств появилась связь с властями через эти Советы, которые работают очень активно с неправительственными организациями и достигли серьезных успехов.
– Вы открыли представительства вашего офиса в регионах Самцхе-Джавахети и Квемо Картли...
– В регионах наши офисы открылись при поддержке UNDP. Но, к сожалению, грант закончился. Гранты этой организации рассчитаны на то, чтобы показать государству, насколько нужна эта идея. Но правительство не продолжило программу, сославшись на экономические трудности. Я должен отметить, что с 2006 по 2008 годы наш офис был единственным государственным учреждением, чей бюджет, утвержденный правительством, не вырос ни на один тетри. В то же время бюджеты остальных государственных структур росли не только при утверждении бюджета, но и увеличивались по нескольку раз в год. Даже в сентябре 2004 года, когда в парламенте прошли слушания по нашему офису, замминистра финансов заявил, что не собирается увеличивать наш бюджет, так как наша деятельность не является приоритетом для государства. Я ответил, что закрою офис и сделаю заявление о том, что права человека не являются приоритетом в этой стране. Я тогда встречался несколько раз с президентом Михаилом Саакашвили и с премьер-министром Зурабом Жвания, и мы добились того, что нам прибавили бюджет, но на этом все и закончилось. Если бы не финансовая помощь Евросоюза, который в начале этого года приобрел нам новые машины, то мы сейчас не могли бы никуда выезжать.
В январе прошлого года я направил письмо Президенту Грузии, в котором критиковал серьезные нарушения прав человека. Президент приехал к нам в офис, мы разговаривали почти час. Тогда я говорил о необходимости открытия региональных офисов, он пообещал, но с тех прошло много времени, прежде чем мы получили два помещения для региональных представительств. После августовской войны получили третий офис в Ахалкалаки. На сегодня у нас четыре региональных офиса: в Ахалкалаки, Марнеули, в Гори и Зугдиди. Зарплаты для сотрудников в Марнеули и Ахалкалаки мы очень долго получали от Евросоюза. Но теперь вынуждены платить зарплату из того бюджета, что у нас есть, уменьшая другие статьи расхода. А это очень большая нагрузка на нас. Новые ресурсы нам не обещают, а в бюджета 2010 года были планы уменьшить наш бюджет с 1млн. 400 тыс. лари до 1 млн. 100 тыс. Мы смогли добиться того, чтобы бюджет не сокращали. И это происходит в то время, когда Грузия берет обязательства перед Евросоюзом (и об этом записано в законе) о начале работы дополнительного Протокола по борьбе против пыток…
– С чем вы уходите после пяти лет в должности омбудсмена?
– Мне нисколько не стыдно за этот период, и если бы не те люди, которые работают со мной, я бы ничего сам не смог бы сделать. Очень серьезную похвалу я получил от одного из наших экспертов: она сказала, что в нынешней Грузии есть такое госучреждение, где люди могут так свободно выражать свое мнение, где люди свободны. Это очень плохая характеристика для нынешней Грузии, но мне приятно, что остался такой островок свободы…
Беслан Кмузов, специально для newcaucasus.com
